Я там в то время воспитателем работала. Только-только школу-то закончила – тут и война. Сразу ребят и мужиков в армию призвали. А потом похоронки начали приходить.
Детский дом ещё до войны в нашем селе сделали, в бывшей церкви. Церковь закрыли – детский дом открыли, вот как…
Вот и привезли этих ребятишек – трёх девочек да трёх мальчиков лет по семь-восемь. До сих пор плачу, как их вспоминаю, – скелеты живые. А ведь их уже подкормили в Вологде. Многие-то, говорили, и не доехали от Ленинграда до Вологды, умерли в поезде…
Это немцы Ленинград-то окружили, блокаду сделали. Люди с голоду умирали, а город врагу не отдали. Вот детей по льду Ладожского озера оттуда и вывозили, по дороге жизни…
Ребятишки те сначала с другими детьми не играли, а как шум какой услышат – под кровати, под столы прятались. Потом мы поняли – это они боятся бомбёжки или артобстрела. И всё молчали они – да ведь у них на глазах умирали их мамы, братья, сёстры… От голода. Как тут не онемеешь.
Вот и старались мы все – воспитатели, нянечки, дети – этих воробушков отогреть: покормить повкуснее, книжку почитать, сказку рассказать…
Младшие дети у нас все вместе спали, в одной большой спальне – кровати мальчишек по одной стороне, девчонок по другой. Вот и заметили мы, что ночью всё время кто-то из ленинградских детей плакать начинает, сам просыпается и других будит. Стали мы по ночам в спальне дежурить, чтобы сразу успокоить…
А у нас в селе, в окрестных деревнях да по всему Кубенскому берегу кружевниц много было, почти в каждом доме плели.
Вот и я от мамы да сестёр переняла. Ну, днями-то некогда было плести: и за детьми глядели, и в огороде работали, и дрова заготавливали – всё сами, всё мы – воспитательницы, нянечки, старшие дети. А вот ночью-то сидишь в спальне с малышами, лампу керосиновую зажжёшь и плетёшь. Пока все не уснут. И сама-то иной раз прямо за пяльцами усыпала. Переляжешь тут же на кровать, спишь да слушаешь – не плачет ли кто?
Детишки к кружевному плетению присматривались, конечно. Одна-то девочка особенно, из ленинградских. Я и спросила: «Хочешь научиться?» Она кивнула.
Принесла я из дома ещё одну подушку-куфтырь, пяльца, спросила разрешения у директора (строгая женщина была), стала и днём ребятишкам кружевное плетение показывать. Поначалу много их вокруг меня собиралось. Да быстро поостыли – дело непростое, усидчивости требует… Вот одна только эта девочка, Аля её звали, и сидела со мной. Молчит да плетёт. В школу сходит (школа в соседнем доме была) и опять за кружево. Хорошо у неё стало получаться…
Беда бедой, а жизнь жизнью – потихоньку стали ленинградские ребятишки оттаивать. Рассказа мне и Аля, что отец у неё ушёл на фронт в первый же день войны, и не было от него ни письма, ни похоронки. Видно, пропал без вести. А мама и старшая сестра умерли в первую блокадную зиму от голода…
Всё мне рассказала Аля. Страшно было и слушать-то. Уж и наревелись мы с ней тогда.
Но с того-то вечера стала она и разговорчивей, и веселее. Плетёт кружева рядом со мной да всё мне про Ленинград рассказывает, какой это красивый город.
А уже когда блокаду с Ленинграда сняли, прогнали фашистов с нашей земли, детей ленинградских увезли обратно. У кого родных не нашлось – там в детский дом определили.
Вдруг после Победы пришла мне открытка из Ленинграда: красивый дворец на ней, река, мост – всё, как Аля рассказывала. А с другой стороны взрослым почерком было написало, что, мол, пишет отец Али, что вернулся с войны, забрал дочь из детдома. «Спасибо вам за дочь», - написал. И Аля сама приписала: «Спасибо за кружево».
Я ведь и в гости к ним ездила. Всё они мне показали, своими глазами и дворцы увидела, и мосты…
Я им тогда кружевную скатёрку в подарок свезла… Аля-то говорила, что будет и там кружева плести, только, мол, солому на подушку трудно найти…
Вернулась я домой, переписывались мы поначалу. А потом, как бывает, – адреса поменялись, другие заботы появились... Так и потерялись мы. Уж не знаю, плела ли Аля кружева, но что помнит их и по сей день – это точно…
Я и сама-то уж давно не плету – глаза не видят, пальцы не шевелятся, ведь скоро девяносто годов будет мне, куда уж… А правнучка-то плетёт.
