Тетрадку эту принёс мне Павел Анатольевич Соболев. Сын. «Об отце никогда не писали, даже в районную «Книгу памяти» он не попал», - сказал Павел Анатольевич.
Ну что же, вспомним солдата Великой Отечественной войны, старшего сержанта, разведчика и пулемётчика Анатолия Соболева.
Вот данные из учетной карточки Кубено-Озерского райвоенкомата: место рождения – с. Новленское; год рождения – 1921, окончил 6 классов; место работы, должность – с-з «Новленский», рабочий; призван на действительную военную службу 16 сентября 1940 года, член КПСС с 1944 года, уволен в запас 23 мая 1946 года.
Он мало, по словам сына Павла, говорил о войне, не хранил ордена и медали. Известно, что за годы войны его дважды «хоронили» – первый раз в начале войны родным пришло извещение о том, что он пропал без вести; второй раз, уже во время освобождения Украины, была похоронка… Но он выжил и воевал до конца 1944 года, когда после ранения был отправлен учиться в Ярославское пехотное училище.
После демобилизации Анатолий Соболев жил в Новленском, работал в совхозе. Воспоминания о войне записал уже незадолго до смерти в 1984 году.
Я с волнением открываю тетрадь и вчитываюсь… в память и боль.
Записи обрывочны, не всегда сохранена хронология, повествование ведется то от первого, то от третьего лица. При всей своей безыскусности, моментами текст достигает высокой художественной силы. Впрочем, главная его сила как раз не в художественности, а в правде войны и подвига… Я старался как можно меньше править текст и для удобства чтения разбил его на главы.
А начну публикацию этой тетради с самой последней фразы, пусть она станет эпиграфом:
«Это очень малая доля действительности, ведь всё не опишешь, это взяты единицы, ведь каждый бой, каждое отступление или наступление длились днями, неделями. Это путь от границы и до границы».
Анатолий Соболев
Огненные вёрсты
1.
655 артиллерийский полк после ожесточённых боёв в приграничной зоне (наступление немцев в районе Львова), выходил из окружения. Не было фронта, враг был всюду. И только благодаря умелому командованию офицерского состава, стойкости личного состава полк уходил из-под ударов немцев и сам наносил врагу ощутимые удары. В батареях были в основном кадровые солдаты и офицеры.
Немцы, видя перед собой крепкую часть, мешавшую их быстрому продвижению, принимали все меры, чтобы уничтожить полк. Но полк выходил из-под ударов и появлялся там, где его не ждали, вновь уничтожая мелкие части немцев.
Тогда немцы бросили танки. Измученным, потерявшим счет дням солдатам нужно было за короткую ночь сменить боевые позиции, соорудить ложные позиции, приготовиться к бою.
После артиллерийской и авиационной подготовки немцы бросили танки и пехоту на ложные позиции. А наши хорошо замаскированные батареи жгли немецкие танки с флангов, били с дальних огневых позиций…
2.
Так продолжалось много дней и ночей.
Когда немецкая пехота прорывалась к батареям, у орудий оставалось лишь необходимое количество людей, остальные – рядовые и офицеры – брались за винтовки. Отбивали атаки, переходя в рукопашную, которой немцы не выдерживали.
Тогда немцы, стянув крупные силы, решили уничтожить полк одним ударом. От захваченного разведкой немецкого полковника узнали, где намечалось нанести удар.
Перед нами было огромное болото. Приняли решение прорываться на лежневую дорогу через болото. Солдаты понимали, в каком положении они находятся – оборванные, оглохшие, с кровоточащими, обмотанными бинтами ногами. Оставалось погибнуть или прорваться.
Мы вырвались на лежневку и оторвались от немцев. Следом за нами шли немецкие танки, машины полные солдат, цистерны с горючим. Они понимали, что мы не успеем перейти болото и развернуть орудия. Но мы успели…
Пропустили мотоциклистов, чтобы немцы не чувствовали опасности, и когда вся эта масса была в двух десятках метров стали в упор расстреливать. Сначала били по первым и последним танкам.
Было трудно понять, что происходит: горели танки, рвались цистерны с горючим, рвались снаряды, металась пехота и, не найдя выхода, бросалась в болото, где тонула или расстреливалась…
Но всё же немцы просочились через болото. Наших орудий там уже не было. Оставался лишь наблюдательный пункт, откуда вёл корректировку огня командир третьей батареи. Немцы были всюду, кругом. Я оказался последним, кто отходил от переправы и случайно оказался на наблюдательном пункте. Уже были приказом отосланы связисты. Я не смог оставить этого смелого человека, и он махнул рукой, мол, оставайся.
Немцы были кругом. Всё горело. Рвались немецкие и наши снаряды. Я не знаю, как смог выдержать, как мог расстреливать немцев, выходивших к наблюдательному пункту. Видимо, спокойствие и выдержка комбата передались мне.
И только когда комбат бросил трубку и сказал «Пошли», я понял, что связи больше нет. Мы выходили сквозь разрывы снарядов, и только теперь я понял, почему были отосланы связисты – огонь батареи был вызван на себя.
Я не знаю название ближнего села, но запомнилась скала, откуда вели корректировку огня, лежнёвка и болото.
Полк потерял много орудий. Вместе с орудиями погибла полностью 2-я батарея, чудом остался жив комбат Ковалёв. Но количественный состав полка не изменился, шло пополнение за счёт других выходивших из окружения частей.
3.
Полк занял оборону у сёл Лески, Червонная Слобода, Измайловка с задачей не дать немцам прорваться к городу Черкассы и переправам через Днепр, не дать отрезать части, находящиеся на станции Смелой.
В первый день после артиллерийской подготовки немцы пошли в наступление, были подпущены на 200 – 300 метров и уничтожены пулемётно-ружейным огнём.
В течение недели немцы вели наступление, сосредоточив большое количество артиллерии и авиации.
С рассветом как грибы вырастали немцы среди копен пшеницы. Шли несколькими эшелонами, во весь рост, пьяные, с засученными рукавами. С каждой новой атакой увеличивались груды трупов. По шесть-семь атак в день отбивали.
Но и ночью некогда было отдыхать: отрывались окопы, траншеи, разбрасывалась ползучая проволока.
Натягивалась проволока в 50 метрах от окопов, с таким расчётом, что подошедшие цепи путались в проволоке, теряли боеспособность и расстреливались из пулемётов и винтовок. Прорвавшиеся уничтожались в рукопашной.
Била по немцам и тяжёлая дальнобойная артиллерия судов Днепровской флотилии. Может верно, а может, нет, что в тылу у немцев находился матрос, корректировавший огонь флотилии.
В течение недели полк удерживал оборону и только после приказа и высадки в тылу немецкого десанта отошёл к Черкассам.
Ещё день полк держал оборону города и затем был переброшен на
левый берег Днепра.
При этом 230 человек оставались на правом берегу, заняв круговую оборону. Весь город уже был занят немцами. Но мост и несколько домов мы ещё сутки держали в руках, и только на второй день, когда были израсходованы патроны, без приказа (да и не от кого было его ждать) решили уходить. Мост был взорван. Уходить надо было вплавь.
Одной из групп командовал я. По договоренности был открыт огонь из пулемётов и винтовок. Мы знали, что сейчас немцы буду ждать нашей вылазки, и в этот момент и бросились к реке, выиграв несколько минут.
Мало кто надеялся переплыть Днепр под огнём, но другого выхода не было.
Немцы ворвались в наше расположение, когда мы были уже на середине Днепра.
Только 13 человек сумели переплыть Днепр. Может, ещё удалось кому-то спастись из оставшихся на берегу.
Вот эти 13 человек: старшина Мельник, заместитель командира полка Соболев, сержант Юшкевич, Путый, Колодецкий, Махилов, Селебенин, Стальцов, Дарунин, Жилов, Кравченко, Пилатов, Шурзаков.
Очень поредевший полк занял оборону на левом берегу Днепра и на острове. Немцы бросили на остров пехоту на лодках и плотах под прикрытием артиллерии и заняли берег острова, чему мы не очень препятствовали.
Они, уже чувствуя себя хозяевами, направились вглубь острова, но были встречены пулемётно-ружейным огнём, атакованы и сброшены в Днепр.
Больше 10 суток держался остров, много тысяч немцев нашли свой конец на острове и в Днепре…
4.
… Рота уходила в ночь.
Да, это была ночь, какие бываю на Вологодчине в осенние ненастные дни. Только ночь эта была не осенняя, а зимняя. Холод, изморозь, темнота… Всё слилось воедино, и нельзя было ничего разглядеть за два шага.
Рота 5-го полка 226 дивизии уходила в тыл, чтобы внезапным ударом уничтожить гарнизон в селе Киселёво на другом берегу Донца. С ротой уходили три разведчика артиллериста с задачей, если роте удастся ворваться в село, уничтожить дальнобойные орудия немцев, которые методически, днём и ночью, обстреливали наши части. Если же не удастся занять село, то засечь расположение батарей, чтобы уничтожить их с воздуха.
Это были кадровые разведчики, прошедшие путь от границы, бывавшие в десятках боёв в Карпатах, подо Львовом, Тернополем, под Черкассами, Белой Церковью, Кременчугом, Полтавой.
Двое – сильные, любящие риск.
Третий – совсем не похожий на них, молодой, очень спокойный, что-то детское было в нём. Не знавшие его старшие солдаты иногда смеялись над ним, как над мальчишкой. Но в нужный момент он весь преображался, и вряд ли кто мог поравняться с ним в силе, ловкости.
Любое задание для него было одинаково важно: он узнавал передвижение и концентрацию немецких войск, расположение укреплённых пунктов.
Он мало рассказывал о том, что уже было, – о боях, об окружении. Да и стоило ли об этом говорить… Он помнил, сколько он потерял товарищей, сколько погибло земляков, помнил горящие сёла, в которых и солдат-то не было, помнил пленных, которых давили немецкие танки. Потому-то он и считал каждое задание ценным. Вёл наблюдение в тридцатиградусный мороз, и ничто не оставалось незамеченным. Подползал к самым огневым точкам немцев для корректировки огня, чтобы артиллерия без большого расходования снарядов уничтожала их.
Помощником его был замечательно смелый солдат, киргиз Аджибек Кушалиев, 1921 г. р.
Они уже дважды ночью ходили к немцам, чтобы сжечь мельницу, с которой немцы вели корректировку огня. Мельницу сожгли, а батареи всё продолжают посылать свой смертоносный груз…
И вот рота перешла Донец, пересекла передний край обороны немцев. Проводником был местный житель.
Село возникло неожиданно. Вместе с этой неожиданностью заговорили пулемёты, воздух разрывали немецкие гранаты.
Сразу на снегу осталось много убитых и раненых…
Он лежал, ждал. Коченели руки и ноги, а батареи всё не открывали огонь. Два часа показались вечностью. Надо было уходить, но как уйти, не выполнив то, за чем шёл?.. Вспомнились слова генерала Горбатова: «Я надеюсь на вас, сынки». И как бы угадывая желание разведчика, ударили немецкие батареи. Совсем рядом, у церкви, ниже по Донцу.
Можно было уходить, но встать и уйти не так-то просто. Не было никаких сил подняться: шинель, сапоги – всё смёрзлось единой льдиной…
Вспомнился начальник связи полка Мурзаков: человек беспредельной храбрости и, казалось, заговоренный от пуль, он всегда находился там, где трудно, где опасно. Они тогда, отрезанные от своих, отбиваясь, выходили из занятого немцами села. Тогда он, сержант-разведчик, предложил просто занять круговую оборону и отбиваться до последнего, как это делали многие. Но Мурзаков сказал: «Нет, так не пойдёт, Соболев. Какая польза, что ты, убив трех-четырех фашистов, сам погибнешь? Надо выходить. Ведь нужен ты будешь, ведь ты разведчик, артиллерист». И они пошли на прорыв. Тогда-то и свалила лейтенанта Мурзакова пуля. Прямо под обстрелом и захоронили они его в саду, очень мелко, надеясь, что гражданские перезахоронят…
Всё это встало в памяти, придало сил, помогло подняться из ледяного плена. Надо было дойти, во что бы то ни стало. Спирт согревал и помогал, и он шёл быстро (так казалось ему). Сколько было времени, он не знал. Но стало ещё темнее – верный признак скорого рассвета. Изредка попадались замёрзшие трупы пехотинцев из роты, с которой он шёл в тыл. Один, как показалось ему, пошевелился. Да, это был ещё живой Колодецкий! (Из Тихвина).
Он не мог оставить его. Сперва нёс как мешок на спине, потом волок прямо по снегу. Думал: только бы дойти до леса, до погребов – места, куда часто ходил, откуда хорошо была видна и немецкая сторона и наша.
Шесть километров ещё было до своих. «Успеем ли, дойдем ли?..»
Как будто подслушав его мысли, Колодецкий сел на снег. «Иди, тебе надо дойти. Я отдохну и приду».
Нет, если оставить, он уже никогда не придёт… Погреба лесника уже метрах в 500. Надо обязательно дотащиться туда, там больше возможности спасти Колодецкого.
Сколько времени, сколько силы потребовалось, чтобы пройти эти 500 метров по пояс в снегу с шестипудовым человеком… Но и в погребах ничего утешительного не было: заготовленные дрова и солома не горели, спички отсырели… С трудом разожгли костёр. Но надо было уходить, ведь немцы могли явиться в любой момент. Как это было несколько дней назад здесь же, когда они с Кушалиевым только чудом выбрались на санях, в которых была стереотруба – помогли тёмная ночь да умная фронтовая лошадь.
Но вот на верху зашумело. Много ног шло к погребу. Вот и конец… Взяв гранаты и «парабеллум», встал у входа…
Но услышал голоса своих, скрип саней. Аджибек Кушалиев не захотел верить в его смерть и приехал встречать. Вместе с ним были командир взвода Орлов и комбат Смирнов.
5.
... О чем думает солдат на берегу чужой реки, может, о далёкой реке Ельме на которой родился и вырос, которая так часто вспоминается, и которая не похожа ни на одну из виденных рек…
… 875 полк 226 дивизии сформировали из остатков отходящих частей, пополнили казаками. Дивизия держала оборону на Донце, чтобы перейти весной в наступление.
Солдаты, частью ещё с первых дней войны; казаки – люди немолодые, не хотевшие терять свою славу. Творили неимоверное: взводы, отделения, а иногда просто группы, где были и связисты, и пехотинцы, и разведчики, и артиллеристы, уходили в тыл и вырезали гарнизоны немцев, не были препятствием ни минные поля, ни проволочные заграждения…
Всё это встаёт перед глазами: бой за Рубежное, немецкие танки и автоматчики, прорвавшиеся в тыл. Надо было спасать из-под огня орудия. Люди падали, лошади выбивались из упряжек, но орудия были спасены.
Много людей осталось лежать там навсегда. Остался и молоденький наводчик, принявший на себя танки (пока остальные отходили): три танка расстрелял, а четвёртый взорвал вместе с орудием. Кто он был, так и осталось неизвестно… Много раз спрашивал себя: смог бы ты поступить так? Наверное бы, не смог… Хотя мне приходилось подбивать немецкие танки под Кременчугом, когда 150 солдат задерживали немцев, чтобы дать развернуться своей артиллерии. Половина солдат погибла, но и много вражеской пехоты и 10 танков были уничтожены… Но то был массовый героизм, а здесь один на один с танками…
… Большое майское наступление, так хорошо начавшееся, привело к окружению, из которого полк вырвался только благодаря спаянности. Весь состав был сконцентрирован у орудий, пробивались вплоть до рукопашного боя, как на границе в 1941 году.
Разбив наше наступление, немцы с марша хотели форсировать Донец и на одном участке переправились. Наша пехота не могла сбить немцев, так как они создали сплошной огневой вал. Надо было во что бы то ни стало остановить накопление немцев и не дать им построить переправу.
За одну ночь был построен наблюдательный пункт на расстоянии 400-500 метров от немцев. Здесь и поселился бессменный (или как его окрестили, «безнадежный») гарнизон из 4 человек: двое разведчиков, двое связистов. Мало было надежды выйти живыми из этого убогого убежища.
В течение двух недель они вели корректировку огня по скоплениям немцев, по плотам с пехотой и лёгкими орудиями, зная, что если немцы их обнаружат, то не отпустят живыми.
Шесть раз за эти дни немцы наводили переправу, и шесть раз её разбивала наша артиллерия…
И халатность связиста (закуренная папироса) едва не стоила им жизни. Первые снаряды показали, что они обнаружены и выход один – уходить. Двое ушли, а он с виновником обнаружения остался ещё, пока не была перебита связь.
Они уползали под сплошным огнём. Молоденький связист за полчаса стал белым, как лунь.
Уже недалеко от леса что-то тяжёлое ударило по спине…
Через две недели он пришёл проведать свой наблюдательный пункт, немцев уже не было, и на той стороне снова стоял их 5-й полк. Вся местность была будто перепахана, очень много железа пришлось на четверых солдат. Но, как оказалось, они могли даже не уходить – ни один снаряд не попал точно в цель – в их укрытие.
6.
24 июня перед рассветом танковым ударом немцев 5-й полк был полностью уничтожен. Отступать было некуда – позади река. Солдаты гибли под гусеницами танков, подрывая их вместе с собой, в упор расстреливая из 45-миллиметровок и противотанковых ружей. Никто не хотел сдаваться. Выжили немногие.
Это было третье окружение, и на этот раз не дивизии, а армии. Окруженные бились насмерть. Патроны и снаряды кончились, продуктов не было. Пробивались на восток ротами, батальонами, полками. Шли в штыки. Гибли в рукопашных схватках. Кругом были горы трупов…
Горели танки, горели хаты, горела степь. Мелкими группами они пробирались через немецкие тылы. Ночами шли, днём прятались в оврагах. На десятый день он и разведчик Анохин – оборванные, голодные – за Осколом вышли к своим.
Это был 218-й запасный полк. Оружия у них не было, состав полка разношерстный. Каждый день забирали на передовую танкистов, пулемётчиков, «пэтээровцев», стрелков. Взяли и Анохина. Только его никто не брал – разведчики-артиллеристы были на особом учёте.
Кругом шли бои. Что они могли сделать без оружия, если прорвётся немец? – вот что тревожило солдат…
Фронт подошёл к Дону. Отрезанные от переправ части переплывали реку на плотах. Немецкие самолёты, волна за волной, бомбили, на бреющем полёте обстреливали Дон.
Два раза он переправлял лошадей на тот берег: жалко было оставить. Первые шли плохо, метались от взрывов, выскакивали обратно на берег. Зато последние, как бы поняв, где спасение, сами потянулись за верховым.
Дважды переправил за Дон по три человека на плоту… И ещё раз отправил плот с тремя солдатами и со своей одеждой. Один взрыв – и ни плота, ни солдат, ни одежды….Впервые так жутко стало – один на один с тёмной ночью, раздетый, без оружия… Сумеет ли ещё раз переплыть реку?..
Дон нёс трупы людей и лошадей, полуразбитые плоты. С одного плота он снял пулемет «Максим», ленты к нему и вещмешок с одеждой…
Плотик развалился у противоположного берега. Не было уже сил бороться. Встал. К счастью, оказалось, что на отмели…
7.
… Взвод, оторвавшийся от своей части, шёл уже много дней. Давно кончились продукты, и солдаты питались мороженой прошлогодней картошкой, которую собирали на пепелищах сёл.
Несколько дней мела пурга, сбивая с ног, а взвод шёл и шёл. Обессиленные, перемороженные сталинградскими степными ветрами и морозом, падали и снова шли. Казалось, пурге и дороге не будет конца. Только на двенадцатые сутки стали появляться деревни, наполненные больными, обмороженными, тифозными…
Однажды ночью взвод зашёл в деревню, которая оказалась занята немцами. Немцы тоже гостей не ожидали, чувствовали себя в полной безопасности.
Только очень осторожный отход мог спасти взвод от уничтожения. Минуты решали всё. Если увидят в чистом поле – уничтожат наверняка. Поэтому решили, пользуясь внезапностью и темнотой отбить несколько домов и укрепиться в них. Внезапная атака ошеломила немцев, они не знали, что атакует небольшое подразделение, и ушли из села, не оказывая сопротивления. Впервые за 14 суток взвод находился в тепло натопленных домах.
Двое последующих суток немцы обстреливали и атаковали село, но безуспешно.
Здесь геройски погиб Дмитрий Жидких (Тульская обл., пос. Глушково, похоронен среди деревни)…
8.
… Батальон 37 гвардейской дивизии, вклинившись в расположения немецких частей, потеряв много личного состава и не имея сил продвигаться вперёд, занял оборону.
Но можно ли было назвать батальоном полторы сотни пехотинцев и роту пулемётчиков?.. Правда, они были хорошо вооружены: имели 4 «Максима» и два ручных пулемёта.
Линии обороны наша и немецкая проходили в лесу на расстоянии 100-150-200 метров. Немцы, зная о малочисленности батальона, тревожили днём и ночью. Они вызывали ответный огонь наших пулемётов, чтобы в нужный момент их уничтожить. И это им частично удалось.
Я знал замысел немцев и кочевал с пулемётом, не открывая огонь с основной огневой точки.
В один из мартовских дней немцы обрушили на нас шквал огня из тяжёлых и лёгких орудий, чтобы выбить нас с этой важной позиции.
Падали вековые сосны, качалась под ногами земля, расчеты не выдерживали и отходили. Но немцы, боясь пулемётного огня, всю массу пехоты бросили туда, где была моя огневая точка, уверенные, что там не должно быть пулемёта.
В расчёте я мог надеяться на одного сержанта-сибиряка, уже немало повоевавшего. Остальные были ещё новички – два уйгура (китайцы) 1927 года рождения.
Пять раз немцы поднимались в атаку, пять раз ложились. Но такой большой массе людей трудно сразу остановиться, и мы расстреливали их в упор. Только небольшое их количество прорвалось вглубь нашей обороны, но тоже были уничтожены.
А парнишки не растерялись в момент, когда секунды решали исход: подносили патроны, заряжали пулемётные ленты.
Мне бы хотелось узнать о судьбе этих людей: Сергей Кудрявцев – сибиряк, 1920 г. р.; двое уйгуров 1927 года рождения, оба ранены в ноги 24 июня 1944 года.
Не было возможности перевязать и перенести раненых вглубь обороны: наш расчет был на открытой местности в 100-200 метрах от немецкой линии. Спасти раненых можно было, только выбив немцев с их позиций. Мы пошли в атаку. Я был ранен на бруствере немецкой траншеи. Всего было более 400 раненых, но немцев выбили, отрезав Бобруйскую группировку.
Ровно через два часа немцы пошли на прорыв. Они шли уверенно, не спеша, зная, что им противостоит горсть раненых.
Мы решили умереть достойно: кто мог стрелять, кто ещё мог держать винтовку, гранату – все приготовились как можно дороже отдать свои жизни.
Начался бой. Я стрелял из пулемёта. Но не мог один мой пулемёт остановить тысячную массу немцев…
И только катюши, выехав из леса, залпом смели эту лавину. Всё решали секунды, немцы были уничтожены за 200 метров от нашей обороны. Ещё бы чуть-чуть, и мы попали бы под огонь своих…
… Комбат – Новиков, старшина Хитров – земляк…
Это очень малая доля действительности, ведь всё не опишешь, это взяты единицы, ведь каждый бой, каждое отступление или наступление длились днями, неделями. Это путь от границы и до границы.
На этом запись в тетради закончилась. Вечная память…
