Вышагнул на заиндевелое, выметенное от снега крыльцо. Иней взвизгнул под валенками. Священник поднял глаза к синему до черноты небу – звёзды сияли, будто каждая умыта огромной доброй рукой…
Он поправил камилавку и пошёл по хрустящей под ногами тропке к реке, откуда слышался гул голосов. Ещё с вечера вырубили мужики прорубь в виде креста, и сейчас, наверное, подрубили уже успевшую прихватить полынью ледяную прозрачную корку и столкнули её под лёд. "И плывёт крест ледяной вниз по течению, благословляя реку и берега", - красиво подумалось тут отцу Николаю.
Он прошёл мимо бывшего своего дома (в прошлую Пасху выселили его с матушкой в пустующую бобылью избёнку), в котором теперь – библиотека. Книги в библиотеку перетащили зачем-то из барского дома, в котором теперь школа, большая часть собрания книг Зуевых, конечно, каким-то образом во время этого переселения пропала. Мимо храма, мимо прихрамового кладбища, где вот уже третий месяц лежит и его матушка-попадья… Белые ветви, до малейшего изгиба, до мельчайшей вички графически чётко видны на фоне тёмного неба, отдельно растущая берёзка – как кружевная накидка, из тех, что ещё хранятся зачем-то в его нынешнем доме на дне старого сундука. Толпа на реке изрядная, с Красного Берега тоже ведь пришли, да и из дальних деревень. Перед священником расступаются, пропускают его к проруби.
- С Богом приступим, православные, - просто сказал отец Николай, начиная водосвятный молебен…
… Снег под полозьями взвизгивает, искрится в лунном свете. Белое речное русло очерчено пёстрыми бело-чёрными прибрежными кустами. Ходко, но при этом как-то и привычно неторопливо бежит мерин, тащит за собой сани-розвальни, в которых трое – искры их самокруток отлетают и гаснут в неверном лунном свете.
- Неймётся попу! Ну, придётся унять, - глухой голос сквозь зубы.
- Целой делегацией явились к нему, просили, чтоб отслужил…
- Это уже на организацию тянет. Ну, агитация – само-собой… Но, Голубчик! Шевелись, старый!
Едут трое. То и дело кто-то из них спрыгивает с саней и бежит рядом, греется. Едут в Воздвиженье. Председатель уездкома Поздняков, милиционер Манюхичев, комсомолец Куликов, отправленный ещё по утру председателем колхоза "Имени Ильича" в город с тревожной запиской – "в виду предстоящего отправления религиозного обряда, что является злостной поповской агитацией и дурманом для молодёжи и прочих колхозников".
Тёмная шевелящаяся масса на белом снегу, сизоватое марево выдохов над нею – толпа между двух берегов… Вот уж и отдельные фигуры различимы, бабы – укутанные в платки, мужчины, ребятишки… Комсомолец Куликов как-то сумел раствориться сразу, будто и не ехал с Поздняковым и Манюхичевым. А перед милиционером и председателем уездкома расступались молча… И вот он – поп. В рясе своей, с крестом золотым на брюхе, две бабки перед ним раскрытую книгу держат.
- Прекратить! – милиционер крикнул.
- Гражданин Бобылёв, вам было запрещено отправлять культ, – твёрдо сказал Иван Сергеевич Поздняков.
Отец Николай, прекратил чтение, глядел на прибывшее начальство, но ничего не говорил.
- Где колхозный председатель? – Поздняков ко всей толпе обратился, но ответа не услышал. – Так, и комсомольцы здесь? – кого-то острым глазом из толпы выхватил.
- Мы никаких законов не нарушаем! Не мешаем никому, - голос из задних рядов прилетел.
- Это кто там такой смелый? – Манюхичев взвился.
- Чево вам надо-то, рожи бесстыжие, чем вам батюшка-то помешал? – старушечий голос.
- Повторяю, гражданину Бобылёву запрещено отправление религиозного культа. Расценивается, как кулацко-поповская агитация!
- Мужики, да вы чего на них смотрите-то? Разве ж это народная власть – если против народа? – женский голос, и где-то рядом, сказал спокойно, негромко…
- Это кто, это кто?.. – Манюхичев обернулся на голос и пытался понять, кто это сказал.
Иван Сергеевич Поздняков тоже обернулся на женский голос… На знакомый голос… Он узнал её глаза под низко надвинутым пуховым платком. И отвернулся. "Узнала она?.." Час назад проезжали мимо той деревни, и он пытался с реки разглядеть крайний дом. Увидел лишь чёрный силуэт крыши за прибрежными кустами… "Сколько уж лет-то прошло…"
А кольцо-то вокруг них сжималось. Рука милиционера к кобуре потянулась:
- Назад!
Тут и отец Николай голос подал:
- Православные, остановитесь!
- Батюшка, ты бы отошёл…
- Назад!
- В прорубь их!
Грохнул выстрел, но стрелял не Манюхичев. Откуда-то сзади, со стороны Красного Берега… Обернулись: бежал в распахнутом полушубке Семён Игнатьев с охотничьей двустволкой в руках, рядом семенил Костя Куликов.
- Расступись! – Игнатьев крикнул. Но толпа уже и так раздвинулась. По образовавшемуся проходу шли навстречу председателю колхоза "Красный Берег" Поздняков и Манюхичев.
- Зачинщики будут арестованы! – пообещал Поздняков, ни на кого не глядя…
***
Вышла из печати новая книга вологодского писателя Дмитрия Ермакова – роман «Тень филина».
Это и семейная сага, и взгляд на жизнь деревни, села, города в 19 и 20 веках.
Первая мировая война, Великая Отечественная и даже оборона Севастополя в середине 19 века – также нашли отражение в книге.
Многие страницы романа посвящены церкви и церковнослужителям…
