Неделю назад, на Рождество, когда уже собирались на паперти старики и старухи , и отец Василий отпирал большим ключом навесной замок, когда уже близился великий миг – вот-вот должна была воссиять Вифлеемская звезда… Подъехали санки с тремя милиционерами, подошёл в высоких серых валенках председатель местного Совета Леонтий Чернов, ещё кто-то из активистов и комсомольцев.
- Расходись! Ключ попрошу, батюшка.
- А в чём дело, Леонтий Иванович?
- Сегодня Советом принято постановление о закрытии церкви и о запрещении отправления культа на территории сельсовета. Здание передается в ведение колхоза «Смычка».
- Какое постановление? Бумагу покажи! - старческий голосок из толпы продребезжал.
- Покажу. В отделении! - грозно ответил милиционер.
- Ключ! - требовательно сказал Чернов.
Отец Василий отдал.
На следующий день комсомольцы срывали крест. Колька-рыжий сам едва не сорвался, но зацепил верёвку. Стали тянуть, сначала только согнули крест. Тогда Колька – отчаянная голова – ещё раз полез, с топором за пояс заткнутым. Рубил купол под крестом, раскачивал… Скинули крест…
Завтра Васильев день – храмовый праздник и его, отца Василия, именины. А сегодня Васильев вечер. И Новый год тоже сегодня в полночь настанет, если по старому календарю… Да где оно старое-то – всё новое… Разве что, матушка его, попадья, как в старые времена (как всегда), студень в этот вечер сварила и на мост выставила застывать. Глядишь, придёт кто и с именинами поздравить…
Была бы у него, отца Василия, вера как у Василия Великого, пошёл бы он к церкви, помолился бы и замок на двери сам бы отомкнулся, и все верные вошли бы в храм и вознесли бы молитву Богу… «Да видно слаба вера моя… Прости, Господи!..» - думает невесёлую думу отец Василий…
В 1917 году окончил он семинарию и, приняв сан, приехал с молодой матушкой-попадьёй сюда, на приход храма Василия Великого, в недалёкое от города село Васильевское, в просторечье именуемое Яриково. В новых-то документах так и записали – «деревня Яриково». Чтобы уже ничто о православной вере не напоминало. «Чудаки, - рассуждает сам с собой отец Василий, - Яриково – название тоже вполне религиозное, языческое. Впрочем, то, что сейчас-то творится, не есть ли новое язычество с новыми идолами из идей о «свободе» и «равенстве» сотворёнными? Да и из людей уже идолов сделали. Разве ж наши деревенские активисты понимают кто такой, например, Карл Маркс. А жители соседнего села, назвавшие колхоз именем Клары Цеткин – знают ли кто она такая?»
Почти двадцать лет отец Василий здесь подвизается. А какие годы-то на его служение выпали! Установление новой власти. Братоубийственная война. Обновленческая ересь. Раскулачивание и коллективизация. И постоянная угроза закрытия храма. Но, грех жаловаться – и в эти годы не пустовал храм, полнился богомольцами, и венчались люди, и детей крестили. Но и устраивали комсомольцы на Пасху «комсомольский крестный ход» с плакатом «Бога нет!» Но и «звездил» своего новорождённого ребёнка молодой учитель, приехавший из города (ох и смеялись местные над новопридуманным обрядом). Но и всё меньше в храме было молодёжи, да и люди среднего возраста с опаской уже ходили.
За последние шесть-семь лет почти все церкви в городе и в уезде закрыты. Их-то храм уже из последних, где ещё шли службы. Полугодом раньше Покровский храм, что в десяти верстах отсюда, закрыли. Клуб, слышно, в нём устроили.
Престарелый отец Анатолий, настоятель Покровского храма, приезжал сюда на Покрова, службу отстоял. Неделю жил в гостях у отца Василия. Говорил: «Видно, Господь даёт нам эту возможность – страданиями грехи искупить. Согрешили. Ныне же пострадаем». «Чем же согрешили-то, отец Анатолий?» - спросил отец Василий. «Маловерием. Ибо не холодны и не горячи, по словам апостола, а теплы. Вот за теплоту нашу, а не горячность и пострадаем по милости Божией…»
И пострадал. Месяца не прошло – забрали отца Анатолия, увезли в город. А вскоре дочь его бумагу получила: «Скончался во время следствия и содержания под стражей». И даже тело не отдали, только номер могилы на городском кладбище указали в казённой бумаге. Отец Василий и отпевал его заочно…
Послышался стук в дверь. Попадья пошла, открыла.
- Вечер добрый, с наступающим, - проговорил от порога престарелый вдовый дьякон, худенький, с жидкой бесцветной бородкой, скинул на лавку у двери старую вытертую шубу.
- Проходи, отец Африкан, чем богаты… - поднялся ему навстречу отец Василий во весь свой богатырский рост, в застиранном, но чистом подряснике, из-под которого виднелись домашние, подшитые валенки.
Матушка выставила на стол чугун наваристых щей, пироги, принесла студень. Ночь на Василия Великого по традиции встречали обильной и жирной трапезой. Появился и графинчик с настойкой…
Помолившись, сели за стол.
В деревне, на улице, слышались крики, смех…
- Молодёжь балует. Святки, - прошамкал отец Африкан, закусывая первую рюмку рыбником.
Шум приближался, и вскоре послышались топот и смех на крыльце.
- Пойду я, посмотрю. А то наварзают, приморозят дверь, как в прошлом году, - сказала матушка, поднимаясь из-за стола.
- Дай им, - сказал отец Василий.
И попадья взяла пирог, в газету старую завернула.
Она вышла из избы, звякнул крючок, и тут же из сеней её вскрик послышался…
Вышел и отец Василий, за ним (росточком чуть выше пояса батюшке), старик-дьякон.
Раскачиваясь из стороны в сторону, стоял на крыльце покойник в саване. Впрочем, в нём сразу же узнавался Колька-рыжий. Рядом стоял в вывернутом наружу тулупе Геша Куликов. Попадья, отступила в сторону, пропуская отца Василия.
- Добрый вечер, молодые люди, - сказал он.
- Вечер добрый, батюшка, а нам бы бутылочку по поводу святок, - просто и нагло сказал Куликов. И из темноты, где светился огонёк самокрутки, послышался смех.
- Да и закусочки бы, - «покойник» добавил.
- Вы же комсомольцы, разве ж можно вам святки праздновать, да так наряжаться? - выглядывая из-за спины священника, продребезжал вдруг дьякон.
- Мы, Африкан Савельевич, художественная самодеятельность, - ответил тут же Геша Куликов. - А вот ты, что за элемент?
- Сам ты элемент! - попадья очнулась. Сунула «покойнику» свёрток с пирогом и даже подтолкнула с крыльца: - Идите с Богом…
- А бутылку?
- Идите-идите…
- Пошли, ребята, - сзади из темноты крикнули.
- Пошли! - отвернулся и махнул рукой «покойник».
И кто-то проорал дурашливым голосом:
- Ох-ты, ах-ты – зелёная ограда!
Раскулачили попа – так ему и надо!
Отец Василий обернулся на храм – перекрестился.
Вернулись в тёплую избу, сели снова за стол…
Опять шаги на крыльце и стук в дверь. Попадья снова пошла открывать. Голос из сеней женский послышался. Вошла мать Кольки-рыжего Ирина, за ней матушка-попадья, поплотнее прикрыла дверь…
- Вечер добрый, с наступающим, - не снимая полушубка, заговорила Ирина. - Я чего пришла-то…
- Да ты к столу иди, кума, - перебил её священник.
- Нет уж, сперва послушайте: к Чернову-то из города приехали милиционеры. Чего-то и за Колькой моим присылали парнишку…
- Был тут твой Колька, - попадья перебила.
- А чего был-то?.. Баламут тоже… - Ирина сбилась. Ослабила узел платка на шее и присела на лавку у двери. - Я чего думаю-то… Вы бы уезжали прямо сейчас в город. Яша Сидоров отвезёт. А оттуда и ещё куда, затеряетесь… Вон, Окуневы, не стали ждать, когда раскулачат да вышлют – сами уехали, ничего, устроились, письмо было недавно…
- Да мы ведь ничего против власти не делаем, - попадья перебила разговорившуюся бабу.
- Отец Анатолий тоже ничего не делал, - напомнил тут дьякон и выглянул опасливо в окно – с улицы слышался собачий лай.
- А ведь нашли бы мы, где в городе остановиться… - попадья уже вопрошающе на отца Василия смотрит.
- Спасибо тебе, кума, с праздником тебя. К столу тогда уж не зову, а пирожка не откажись – возьми, - сказал отец Василий, обратившись к Ирине.
Попадья, поняв его, подала ей пирог и выпустила за дверь.
- Прощай и ты, отец Африкан, - сказал священник. И дьякон, перекрестившись, вышел из-за стола и стал одеваться.
Попадья закрыла за ним дверь на крючок.
- Помолимся, матушка, - сказал отец Василий и встал на колени лицом в красный угол. Попадья встала рядом…
И когда на крыльце снова послышались шаги и в дверь требовательно постучали, отец Василий сам пошёл открывать.
- Гражданин Смирнов Василий Иванович? Собирайтесь, вы арестованы.
Часы пробили полночь. Наступило 14 января 1935 года. Васильев день.
- И меня берите, - попадья на милиционеров кинулась.
- Надо будет – возьмём, - легонько оттолкнул её румяный парень в белом полушубке и ушанке с красной звёздочкой.
- Прощай, Мария, - отец Василий поклонился жене, запахнул тулуп и вышел из дома…
Где-то в другом конце улицы слышался смех, взлаивала собака…
Сани с тремя милиционерами и арестованным священником, влекомые бодрым жеребцом, проехали мимо храма Василия Великого и по чёрной ночной дороге поехали в сторону города. Звёзды и месяц светили ярко, мороз по примете предвещал хороший урожай в наступившем году…
Дмитрий Ермаков
