Как всегда, заметное место отведено разделу «И ныне, и присно», - он посвящен православию и церковной жизни. В номере за 2020 год опубликованы подробный рассказ о пресс-конференции митрополита Вологодского и Кирилловского Саввы «Миссия есть и Церкви, и у прессы», а также статья «Воскресенский собор: новая жизнь кафедрального храма» - об освящении возвращенного Церкви главного храма Вологодской митрополии. Дополняет статью беседа с настоятелем Воскресенского собора протоиереем Алексием Ольховниковым: священник рассказывает о ходе реставрации старинного храма. Все эти материалы уже опубликованы на сайте Вологодской митрополии, их можно посмотреть по ссылкам: Митрополит Савва: «Миссия есть и у Церкви, и у прессы», Событие. Возвращение храма, Храм, который необходим нам всем. Беседа с настоятелем Воскресенского кафедрального собора протоиереем Алексием Ольховниковым.
Конечно, о православии «Вологодский ЛАД» говорит не только в «церковном» разделе и не в силу какой-то особой расположенности редакции. Мы стараемся быть объективными: вера Христова занимает всё большее место в жизни нашего общества; людям требуется серьезный разговор о смысле жизни, и ответы на многие важнейшие вопросы они находят в Церкви.
Писатель Дмитрий Ермаков в статье «Вместе читать интересно» рассказал для «Вологодского ЛАДА» о своем замечательном, на взгляд редакции журнала, опыте: Дмитрий Анатольевич много лет ведет в библиотеках области клубы детского чтения. Ребята с огромным интересом читают книги, беседуют о прочитанном, иллюстрируют понравившиеся произведения. Причем тут Церковь? Оказывается, о вологодском опыте узнали в Издательском совете Русской Православной Церкви, пригласили Д. А. Ермакова участвовать в круглом столе по теме «Современный литературный процесс». Митрополит Климент, председатель Издательского совета, заинтересовался рассказом вологжанина о детских клубах чтения и отметил, что это очень важно - с помощью чтения знакомить детой с традиционными семейными ценностями. Владыка рекомендовал развивать опыт детских и семейных клубов чтения в православных воскресных школах.
Николай Дегтерёв - еще один автор свежей журнальной книжки «Вологодского ЛАДА» - не только Литинститут закончил (учился у Игоря Волгина), но и Вологодское духовное училище, много лет был катехизатором, преподавал в воскресной школе. И разговор о вере он ведет с полным знанием предмета - и теории, и практики. Отец Павел Флоренский писал: «Чтобы стать православным, нужно зажить православно». У Николая как раз такой подход, он живет Церковью и Христом. Представляем читателям рассказ Николая Дегтерёва из номера «Вологодского ЛАДА». Некоторые читатели упрекают автора за дидактичность, некоторую прямолинейность выражения своих мыслей. А мне думается, здесь по-другому сказать очень трудно, если оставаться на позициях Христа. Помните Его слова: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф.5:37)? Мне как раз кажется, что автор не диктует, он размышляет - и выводы делает не из политических или личных симпатий и антипатий, а из духовного опыта.
В общем, читайте «Вологодский ЛАД» - журнал, который может помочь наладить нашу сегодняшнюю жизнь, исследуя прошлое и думая о будущем.
Андрей САЛЬНИКОВ
Николай Дегтерев
Родился в 1986 году в посёлке Шексне. Работал дворником, воспитателем в детском лагере, корректором, литературным редактором на радио, режиссером народного театра. Выпускник Литературного института им. А.М. Горького и Вологодского православного духовного училища, участник Форума молодых писателей России в Липках. Печатался различных журналах и газетах. «Вологодский ЛАД» публиковал стихи Николая Дегтерёва и его «Записки катехизатора». В издательстве Московской Патриархии в 1916 году вышла книга Николая Дегтерёва «Преподобный Сергий Нуромский». Стихи молодого автора переведены на болгарский и вьетнамский языки. Н. Дегтерёв – лауреат Всероссийской литературной премии имени Евгения Курдакова (2015) и литературной премии имени Н.В. Груздевой «Твоё имя» (2016). Член Союза писателей России.
Электронная совесть
– Вопросов к докладчику больше нет? – спросил у собравшихся в небольшой аудитории старого университетского здания руководитель секции «Этика науки» Владлен Борисович Науменко. Это был крепкий старик, который в свои почти 80 лет дал бы, что называется, фору молодым. Профессор, доктор философских наук, заведующий кафедрой, заслуженный работник образования, он вел ежегодные научно-практические конференции в своем университете и, как легко было заметить, получал от этого подлинное удовольствие. Единственное, что в его возрасте подводило, – зрение. Он носил массивные очки в роговой оправе, которые периодически сползали на кончик носа. Вот и теперь, не услышав вопросов к выступившему докладчику, он поправил очки и продолжил. – Тогда мы можем перейти к следующему докладу. Тема его необычна, к тому же выходит за рамки собственно философской специфики, хотя напрямую соприкасается с тем, проблемы чего мы и обсуждаем сегодня, – с этикой науки. И я думаю, что нам, гуманитариям, интересен будет взгляд на философские проблемы с другой стороны – естественнонаучной. Также очень отрадно видеть и слышать выступления молодых ученых, одному из которых я и предоставляю слово – это кандидат технических наук, доцент Московского института инновационных технологий Сергей Сергеевич Решетовский. А тему, я думаю, он объявит сам.
К кафедре несколько неуклюжими, медвежьими шагами вышел высокий белокурый человек, как будто еще только входящий в пору зрелости. Он, еще выходя, улыбался всем, причем и глаза его улыбались, так что скорее он походил на какого-то добродушного простака, чем на ученого, тем более имеющего дело с техникой. Впрочем, внешность часто бывает обманчива.
– Здравствуйте, уважаемые коллеги! Действительно, тема моего доклада, вероятно, покажется необычной, – начал он. Присутствующим заметно стало, что этот молодой простодушный увалень несколько волнуется, правда, скорее не от отсутствия опыта выступлений на подобных мероприятиях, а оттого, что тема, которой он хотел поделиться, чрезвычайно его занимала.
– На нашей кафедре, – продолжил Сергей Сергеевич, – мы изобрели… ммм… прибор, который может помочь человеку решать его внутренние, моральные, психические, называйте как хотите, проблемы. У нас на кафедре нанотехнологий работает дружный коллектив, все люди талантливые.
Присутствующим в аудитории гуманитариям этот «медведь» начинал нравиться. Правда, начало его выступления звучало почти как отчет перед делегатами какого-нибудь съезда – некоторые профессора, сидящие сейчас за партами, будто обычные студенты, вспомнили свою собственную юность и ностальгически улыбнулись.
Однако такое поведение молодого ученого и интриговало: как же он будет говорить о своих научных изобретениях? Так же – по-комсомольски – или же… Одним словом, интересный экземпляр был этот Сергей Сергеевич!
– И вот плод, так сказать, нашего труда, – тут Сергей Сергеевич поднял над кафедрой футляр, в котором лежала микросхема.
– Начну я с предыстории. Два года назад наша группа, которую я сейчас имею честь представлять, совместно со специалистами психологического факультета МГУ, решила провести один эксперимент. Был составлен психологический тест. Вот здесь, на слайде, – Сергей Сергеевич указал рукой на доску в аудитории, куда проецировалась его презентация, – представлена выборка лиц, которые согласились пройти этот тест. Выборка, как вы видите, вполне существенная. Суть теста заключалась в следующем: испытуемым предлагались такие вопросы, определенный ответ на которые вызвал бы у них, выражаясь обыденным языком, «угрызения совести». Ну, самый простой пример, предлагалась такая ситуация: допустим, вы идете по улице и видите, что у человека, идущего впереди, из кармана выпала тысяча рублей, - что вы сделаете?
В аудитории произошло небольшое оживление: кто-то усмехнулся, кто-то начал переглядываться. Решетовский нравился присутствующим все больше и больше. После скомканного «комсомольского» начала он заговорил хорошим грамотным языком, а теперь еще начал употреблять приемы захвата аудитории.
– А можно пятьдесят на пятьдесят? – пошутил один из присутствующих, что тоже вызвало свою порцию сдержанного смеха.
– Так вот, – продолжил Сергей Сергеевич, – ответы обрабатывались так, чтобы выявить для каждого испытуемого именно те вопросы – строго индивидуально, представляете, какая колоссальная работа, – которые бы вызывали самые сильные «угрызения совести».
– Вторым этапом работы, – продолжил Сергей Сергеевич, – было следующее. Мы подключали испытуемых к томографу, сканирующему деятельность головного мозга для выявления областей мозга, активных в данный момент. Вот на этом слайде он как раз виден. Я думаю, что большинство из вас более-менее знакомы с принципами его работы, – это, наверное, самая удачная за последнее десятилетие разработка канадских ученых, об этом много писали, мы не будем подробно останавливаться на нем. Также проводился анализ крови, – Сергей Сергеевич улыбнулся и оглядел присутствующих, – в философской аудитории едва ли имеет смысл вдаваться в чудеса биохимии, тем более что на слайде это все представлено. Так что я просто хочу подчеркнуть, что работа проводилась большая, колоссальная, можно сказать, работа, чтобы разработать вот это! – он снова поднял футляр с микросхемой в воздух, чтобы он был виден отовсюду.
– Так вот, – продолжил Сергей Сергеевич, уже отойдя от кафедры и делая «пассы» руками перед слайдом, как будто завораживая собравшихся философов своей естественнонаучной «магией», – в ходе этих экспериментов мы обнаружили в префронтальной коре головного мозга, особенно в ее дорсолатеральной и орбитофронтальной областях, некоторые отделы, отвечающие за экспрессию нового гормона. Он вырабатывается, когда человек о чем-то переживает, но пик его экспрессии приходится именно на вот эти самые «угрызения совести». Этот гормон – я хочу подчеркнуть, что в данном случае мы выходим в область нейробиологии, которая в последние годы активно изучается западными учеными, и некоторые их гипотезы мы как раз использовали – этот гормон, существование которого только недавно удалось верифицировать, мы назвали консциентиальным, от латинского «conscientia» – совесть. Также мы обнаружили, что этот гормон выборочно действует на синаптические контакты у нейронов, которые в данный момент отвечают за мыслительный процесс.
Сергей Сергеевич отошел от доски и продолжил:
– Схематически это можно изобразить так: человек о чем-то подумал – допустим, это идет вразрез с его совестью, – тогда вырабатывается консциентиальный гормон, который тормозит синаптическую передачу и таким образом мешает появлению этих «бессовестных», – он вновь улыбнулся на этом слове, как бы извиняясь за употребление ненаучных понятий, – мыслей.
– Следующим этапом нашей деятельности, – продолжил Сергей Сергеевич, – стал этап, так сказать, уже чисто экспериментальный. Даже, я думаю, не лишним будет подчеркнуть, что он в целом выходит за рамки чисто научной верификации, однако с нашей точки зрения он был абсолютно необходим.
Слушатели, и так уже заинтригованные и докладом, и видом молодого ученого, не только не заметили его усилившегося волнения, но даже еще больше заинтересовались.
– Здесь нам пришлось прибегнуть, – Сергей Сергеевич сделал паузу то ли от волнения, то ли для создания необходимого эффекта. Теперь даже любой, близко знающий Решетовского, человек засомневался бы – волнуется ли он или вправду настолько четко распределяет свои ораторские способности, – пришлось прибегнуть к помощи религии.
Слушатели напряженно ждали, не считая нужным перебивать докладчика.
– Все-таки совесть принадлежит, так сказать, к сфере компетенций религии, поэтому в данном случае такое сотрудничество религии и науки было, в какой-то степени, неизбежно. Во-первых, нам нужна была какая-то закрепленная, кодифицированная, что ли, основа, для того, чтобы эту "совесть" и ее "угрызения" проверять. Поэтому – опять подчеркну, в качестве эксперимента, – мы обратились к заповедям, к тому самому декалогу, изложенному в Библии. И пригласили принять участие в эксперименте несколько по-настоящему религиозных людей. Ну, то есть таких, – Сергей Сергеевич решил опять пошутить, – у которых эти заповеди находятся, что называется, на высоком «уровне совести». И вот как раз, – продолжил он, – в ходе экспериментов мы выявили некоторые узловые нейроны префронтальной коры, которые ответственны за, если можно так выразиться, восприятие и осмысление этих заповедей и за соотношение с ними реальных действий.
– Все вышесказанное вело, собственно, вот к чему, – продолжил он после некоторой паузы. – После такой подготовительной работы, занявшей у нас, признаюсь, очень много времени, мы запрограммировали вот этот чип, – он вновь поднял футляр с микросхемой в воздух, – и проверили его, что называется, в рабочих условиях. Принцип его действия такой: на входе он получает потенциалы действия с аксонов вот этих самых узловых, ответственных за заповеди, нейронов. Эти сигналы – определенной частоты. Вернее, определенная частота – диапазон ее, кстати, очень узок – возникает как раз тогда, когда получаемые данные – от обработки информации человеческим сознанием, восприятием какой-то жизненной ситуации и, соответственно, принятие решения – идут, что называется, вразрез с заповедями. В таком случае – именно в этом случае «нарушения заповедей» – наш чип стимулирует мощную выработку консциентиального гормона, который, в свою очередь, тормозит, в пределе даже купирует, развитие мыслей, идущих вразрез с заповедями.
Возникла некоторая пауза, как будто Сергей Сергеевич ждал какой-то реакции. Однако слушатели сидели неподвижно, видимо, «переваривая» то, что только что услышали. Сергей Сергеевич понял это по-своему:
– Ах да, забыл отметить, что наше изобретение абсолютно безвредно для здоровья. Мы уже проводили консультации с Медицинской академией, и они заверили, что абсолютно никакого вреда он не нанесет. Задача этого чипа, фигурально выражаясь, читать наши мысли и, скажем так, редактировать их…
– Простите, вы хотите сказать, что этот чип может прочитать то, о чем я сейчас думаю? – спросил, наконец, с задней парты старенький профессор.
– Не совсем, но...
– Вам не кажется, что вы с огнем играете! – возмущенно произнес профессор. – Я в данной аудитории представляю, так сказать, филологию. И такие изобретения… Ну, это что-то из серии известных антиутопий ХХ века. Возможно, такое и может себе позволить, но, наверное, только государство в целях национальной безопасности. Однако ХХ век показал нам, к чему могут приводить подобные… подобные, – профессор все никак не мог подобрать нужного определения.
– Нет, вы меня, вероятно, не так поняли, – ответил молодой ученый. Он, кажется, с самого начала был готов к подобной «атаке». – Этот чип предназначен не для того, чтобы кто-то с него считывал ваши мысли. Он строго индивидуален, и никто не сможет по нему вас проверить.
– Но ведь, – раздалось возражение с другой стороны, – я, извините, представлюсь: Милашевская Светлана Игоревна, я занимаюсь философией религии. Так вот, я хотела сказать, что декалог – это специфически иудео-христианская традиция. А как же в таком случае быть с остальными – весь Восток, язычество самых разных версий.
– Спасибо за возражение, Светлана Игоревна. Я хочу подчеркнуть особо, что десять заповедей в нашем эксперименте – это только, выражаясь поэтически, проба пера. Безусловно, и другие религии, другие моральные системы могут быть специальным образом запрограммированы сюда.
– Но ведь заповеди в разных религиях не совпадают, – как бы желая поймать молодого ученого, с улыбкой ответила Светлана Игоревна.
– Вот это уже вопрос скорее к Вам и вообще к конкретной конфессии. Я как представитель в данной аудитории естественнонаучного мира говорю только со своей стороны – со стороны того технического способа, которым можно было бы как-то регулировать все эти вещи. То есть я в данном случае представляю, метафорически выражаясь, инструмент, а вы – музыканта.
– А какой вообще смысл в этом? – спросил молодой аспирант-философ.
– А смысл вот в чем. Мы живем в очень преступном мире, согласитесь?
– Да, да, - закивали все. В данном вопросе оппонентов не было.
– Так вот, ведь преступник совершает злодеяние, только если предварительно замыслит его.
– А состояние аффекта? – возразил кто-то.
– Это к медикам вообще-то, но поверьте, состояние аффекта тоже не на голом месте возникает, – уже было видно, что Сергей Сергеевич действительно волнуется, поэтому и аргументировать он стал несколько скомканно, как будто стараясь ответить на вопрос ранее, чем его, как он предполагал, перебьют. – То есть даже в состоянии аффекта все равно за мгновения на физиологическом уровне происходит нечто – не только в эмоционально-волевом, но и в мыслительном плане, – что заставляет человека в это состояние впадать. В этом смысле человек становится заложником собственной физиологии. Так вот, этот чип способен и на такой, можно сказать, скорости сработать, чтобы не дать этому состоянию возникнуть. То есть он считывает наши злые мысли – вот за эти мгновения – и изгоняет их – таким образом, мы не можем даже замыслить преступление.
Все на секунду замолчали, но дальше диалог продолжился еще интенсивнее.
– То есть, погодите, он загоняет наши преступные замыслы в подсознание?
– Нет, нет, что вы! Он вообще истребляет их, как бы сжигает, выбрасывает из нашей психики!
Снова наступила небольшая пауза, кто-то даже попытался аплодировать.
– Но как он отличает добрые мысли от злых? – спросил сухонький старичок-профессор.
– Он их не отличает, он не человек. Мы просто запрограммировали то, что считается злым, и он реагирует именно на это.
– Но ведь мысль может быть амбивалентна.
– Это тонкости, но, если хотите, я расскажу поподробнее…
– Нет, нет, Сергей Сергеевич, мы не можем растягивать время нашего заседания до бесконечности, – сказал руководитель секции. – Лучше перейдем к, так сказать, содержательной части. Под содержательной частью я тут имею в виду, собственно, не вот эти технические нюансы, о которых Вы уже рассказывали, а то, что ближе к гуманитарной сфере. Ну, вот, например, расскажите, что вы запрограммировали в качестве преступных замыслов?
– Это программа экспериментальная, возможно, ее придется еще корректировать, поэтому в качестве эксперимента мы запрограммировали 10 заповедей Моисея, подробно прописав, что наше изобретение будет понимать под каждой из них и, соответственно, под нарушением каждой из них.
– А, то есть еще будет корректировка? – уточнил Владлен Борисович.
– Да, безусловно, – ответил Решетовский. – Я и хотел поучаствовать в этой конференции – в философской конференции, так как не являюсь специалистом в философии, – чтобы увидеть… чтобы посмотреть на наше изобретение с другой стороны, не с технической. И, соответственно, какие-то мысли, уточнения, которые я здесь услышу, представить на суд своей рабочей группы, чтобы мы могли скорректировать свою программу.
– Это интересно, очень интересно, – ответил Владлен Борисович и задумался. – Скажите, а эксперименты уже проводились?
– Нет, мы, к сожалению, не имеем права проводить эксперименты на людях, а на мышах – сами понимаете… – попытался пошутить Сергей Сергеевич. – Вот на слайде как раз представлены и сами заповеди, и нарушения…
– Это хорошо, что эксперименты на людях еще не проводились, – перебил молодого ученого руководитель секции, который, казалось, не заметил, что Сергей Сергеевич продолжает рассказывать. – Ведь кто знает, к каким последствиям может привести ваша программа. Я призываю вас, дорогие коллеги, прямо сейчас заняться обсуждением этой программы, раз у нас такой необычный доклад и мы уже плавно перешли к его обсуждению. К тому же Сергей Сергеевич и сам попросил, некоторым образом, нашей помощи для корректировки своей программы. Итак, Сергей Сергеевич, продолжайте, а мы будем внимательно следить и… – Владлен Борисович сделал какой-то неопределенный жест руками.
– Итак, – Сергей Сергеевич волновался все больше и больше, – вот первая заповедь, в том виде, как она звучит в книге «Исход»: «Я Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства, да не будет у тебя других богов перед лицом Моим».
Руководитель секции как-то нервно заерзал на стуле:
– Сергей Сергеевич, вы же понимаете, мы живем в светском обществе, все эти религиозные дела – лучше их пока отложить.
– Это не совсем… – начал было молодой ученый.
– К тому же, – все больше, казалось, нервничая, продолжил Владлен Борисович, – в современных условиях… достаточно нетолерантно…
– Мы и не хотели… – снова стал оправдываться Сергей Сергеевич. Однако его снова перебили, на этот раз специалист по философии религии Милашевская. Сергей Сергеевич ожидал скорее поддержки от нее, однако услышал совсем другое.
– Сергей Сергеевич, я вам скажу – лучше, действительно, для «поддержания общественного порядка», – эти слова она произнесла как будто с некоторой иронией, – религию – я имею в виду вот эти институциональные все вещи прежде всего, ну и отсылки к конкретным текстам – не привлекать. По крайней мере, в чисто религиозной их части – это скорее спровоцирует межрелигиозную рознь, чем обуздает кого-то, – закончила Светлана Игоревна, и лицо ее исказилось непонятной судорогой, как будто разговоры о религии доставляли ей физическую боль.
Сергей Сергеевич потупился, он не знал, что ответить.
– Ну, хорошо, – на сей раз пришел ему на выручку руководитель секции, – давайте, действительно, отложим в сторону, так сказать, религиозную часть этого вопроса, и продолжим рассматривать – что там далее?
Владлен Борисович сам обернулся к доске, на которой отражалась презентация, и прочитал:
– «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли».
– А если человек скульптор или художник? – спросил молчавший до сего времени искусствовед Петров.
– Нет, нет, здесь речь о другом, – начал Сергей Сергеевич, – никому не запрещается рисовать пейзажи или делать статуи. Просто не нужно, чтобы это имело богоборческий характер, – и снова запнулся, поняв, что «скатывается в религию».
– Ну, мы об этом уже говорили, Сергей Сергеевич, – мягко напомнил ему руководитель секции. – К тому же религий и богов много и, насколько я помню, речь идет о том, чтобы не делать языческих идолов. Но язычники сейчас такие же граждане, как и все.
Сергей Сергеевич молча согласился.
– Да, про «Не произноси имя Господа твоего напрасно» тоже уберите, мы должны рассчитывать на любого человека, а не только на религиозного, – словно воодушевляясь, продолжил Владлен Борисович, глядя на экран. Можно было подумать, что он принимает у Сергея Сергеевича работу или даже сам участвует в этой работе. Впрочем, именно такая роль всегда нравилась Владлену Борисовичу. – Так, так… «Шесть дней работай и делай всякие дела твои. А день седьмой – суббота Господу, Богу твоему; не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих».
– Нет, ну сейчас такой темп жизни… Нам, что, весь день лежать, а дела стоять будут? – раздались из разных концов полушутливые комментарии.
– Да, да, – улыбнулся Владлен Борисович. – К тому же, если не ошибаюсь, это специфически иудейская заповедь, в других религиях ведь нет такого?
– В христианстве она трансформировалась… – начал было Сергей Сергеевич, с опаской глядя на Светлану Игоревну. Однако та перебила его:
– Сергей Сергеевич, уже, – и сделала характерный жест рукой, – мы же ведь уже договорились, что будем рассматривать не специфически религиозные заповеди.
– Ну, да, да, – согласился Сергей Сергеевич и пометил что-то в своих бумагах.
– «Почитай отца твоего и мать твою», – прочитал Владлен Борисович.
– А если родители бьют ребенка? – неожиданно спросила младшая научная сотрудница Анисимова, – он, что, должен терпеть? Это противоречит Декларации прав ребенка!
– Да, да, – подхватили голоса из аудитории. Философы, филологи, искусствоведы начали принимать живейшее участие в такой, как оказалось, близкой к ним проблеме, – так мы не сможем воспитать полноценного человека! Ведь это, в сущности, идеология рабства! Зачем нам эти униженные и оскорбленные? Тем более в нашем детоцентричном мире – такое… Ну, совершенно вразрез…
– Но ведь это не противоречит… – начал было Сергей Сергеевич, но осекся.
– Я, кажется, понимаю, почему вы замолчали, – сказал с задней парты сухонький профессор. – Ведь программа – не человек, и любое сопротивление родителям она будет рассматривать как нарушение заповеди?
Сергей Сергеевич хотел было возразить, но только расстроенно кивнул.
– И надо быть величайшим дипломатом, – продолжил сухонький профессор, – чтобы и выразить свое несогласие с родителями, и при этом не пересечь ту область, в которой программа уже «выкинет» эти мысли из головы.
– Ну, да, да, тут придется еще поработать, – сокрушенно согласился Сергей Сергеевич, опять помечая что-то в бумагах. – Впрочем, это только экспериментальное… – и не докончил фразы.
– Ага, вот, – обрадовался руководитель секции, желая помочь уже расстроенному Сергею Сергеевичу. – «Не убий». Ну, что, это оставим? – все больше входя в роль редактора программы, спросил Владлен Борисович.
– Оставим, конечно! – раздалось со всех сторон. – Убивать не надо!
Владлен Борисович улыбнулся Сергею Сергеевичу. Тот тускло улыбнулся в ответ.
– «Не прелюбодействуй», – произнес руководитель секции.
Вдруг наступила гробовая тишина, а потом по залу прокатился шепот: «Ну, это, знаете, как-то…», «Да, несовременно…», «Да и что, собственно, плохого…»
– Есть у Вас возражения, Сергей Сергеевич? – как будто ехидно спросил Владлен Борисович, глядя на молодого коллегу, – я, конечно, со своей стороны готов поддержать, в силу возраста, так сказать, – попытался пошутить Владлен Борисович, – но молодые коллеги…
– Тем более ведь Христос в Евангелии говорит, – произнесла Милашевская, – что кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. Вы и это в качестве прелюбодеяния запрограммировали?
– Да, – выдохнув, ответил Сергей Сергеевич, – потому что, с точки зрения биохимических процессов, нет разницы, происходит прелюбодеяние в мыслях или наяву.
– Но ведь огромный пласт культуры!.. – воскликнула Милашевская, однако на сей раз сухонький профессор не дал ей закончить:
– Но ведь с точки зрения биохимических процессов и интимные отношения с женой ничем не отличаются от интимных отношений с… эээ… например, представительницей древнейшей профессии?
– Безусловно, – ответил Сергей Сергеевич, – но программа позволяет использовать и зрительные, и обонятельные анализаторы, и многие другие. В этом смысле ее можно запрограммировать так, что «распознавая» в объекте жену, она не будет препятствовать… совершить то, что нужно совершить.
– Однако тут есть и еще один момент, – продолжил сухонький профессор, – брак – понятие исторически изменчивое. Да и, скажем так, географически изменчивое – в некоторых странах и до сих пор допустима полигамия определенного рода. И согласитесь, что, во-первых, представители разных стран находятся здесь в, мягко говоря, неравных условиях?
– Но программа позволяет программировать себя так, чтобы соответствовать юридическим, культурным и иным нормам того общества, в котором она используется.
– Хм, хм, юридическим, – задумчиво произнес искусствовед Петров, – юридически прелюбодеяние не запрещено. Поэтому в этом случае это будет насилием над личностью. Вас могут обвинить в…
– Но ведь это добровольная программа, – пытался отбиваться Решетовский, – кто хочет, тот ставит себе, кто не хочет – не ставит. Я имею в виду в будущем, когда…
– Фашизм тоже в свое время немцы добровольно приняли, добровольно проголосовали за Гитлера, – напомнил Петров.
– Ну, в общем, крайне сомнительная в настоящее время… заповедь, – сказал Владлен Борисович, – давайте дальше двигаться, а то доклад уважаемого Сергея Сергеевича рискует перерасти в целую конференцию.
Все согласились, вместе с тем давая понять, что заповедь «не прелюбодействуй» крайне сомнительна.
– «Не кради», – произнес Владлен Борисович.
– Да, да, это нужно оставить, – заговорили все, но вдруг из глубины зала раздался голос.
– Скажите, пожалуйста, а если, например, человек захочет сделать подарок кому-то, рассчитывая, скажем так, на ответную любезность…
– Вы говорите о взятке? – спросил Решетовский, – чип сразу же выкинет это у него из головы.
– Это хорошо, – понурым голосом согласился спрашивавший.
– А вот я читал, что ростовщическая деятельность тоже считалась воровством. Вы и это запрограммировали?
– Ммм…, – начал Сергей Сергеевич, – тут все немного сложнее…
– Дорогой Сергей Сергеевич, ну как же банки будут работать? – весело-снисходительно спросил руководитель секции.
– Нет, банки, – ответил Решетовский, – банков, как и других социальных институтов, это не касается. Речь идет именно о личном, личном отношении восприятии воровства, о том, что совершается внутри, в голове человека.
– Ну, вот допустим, – начал искусствовед Петров, – нищий захотел украсть буханку хлеба, программа – раз – и выкинула эту мысль у него из головы. Он умер с голода. А какой-нибудь руководитель предприятия – в полном соответствии с нормами того социального института, в котором он находится, кстати, – назначил себе зарплату миллион рублей в месяц – и что программа?
– Вот! Вот! – обрадовался Решетовский, – тут-то программа и сработает! Ведь в данном случае человек понимает, что он, мягко говоря, оставляет без куска хлеба вот этих самых нищих, назначая себе такую зарплату. Соответственно, выделяется гормон – и…
– Подождите, – перебили Решетовского. – Но вот взять, например, индивидуального предпринимателя. Он не обманывает никого, никого не эксплуатирует. Он сам назначает себе доход. И что, если вдруг у него возникнет мысль: «Эх, а ведь дети в Африке голодают, а я тут…» – сработает программа, и он начнет отдавать половину своего дохода бедным? Это, уж простите, идеализм какой-то.
– Нет, программа не закладывает наши действия, она только тормозит «бессовестные» мысли. И тут, да, если у человека… - Решетовский вновь осекся.
– Вы хотите сказать, что если у человека «развита» совесть, то, соответственно, и под разряд «бессовестных» мыслей будет попадать больше… эээ… мыслительного материала? – спросил Владлен Борисович.
– В сущности, да, – согласился Сергей Сергеевич, – в сущности…
– То есть эта программа работает неодинаково на разных людях? – воскликнул Петров, – о чем тогда вообще можно говорить?
– Это один из спорных, безусловно, моментов нашей разработки, в этом отношении мы еще не закончили наши исследования вместе с нейробиологами. Область довольно новая, тут еще много неизвестного, – попытался оправдаться Решетовский. – Я ведь прежде всего хотел рассказать именно об идее, о такой вот постановке вопроса. И как, соответственно, с такой постановкой вопроса в наше время соотносятся заповеди, которые веками, тысячелетиями…
– Н-да, спорный момент, – произнес Владлен Борисович. – Хорошо, давайте перейдем тогда к следующей заповеди, чтобы не задерживать дискуссию. Но момент, конечно, интересный, – произнес он в задумчивости. – Хорошо! Дальше!
– Ну а воры-карманники? – спросил кто-то. Людям все-таки нужно было, казалось, понять все до конца.
– Вообще-то их образ мыслей мало чем отличается от образа мыслей больших коррупционеров, – ответил Решетовский.
– А у крупных коррупционеров, как показывает история, совесть отсутствует за ненадобностью, – улыбнулся сухонький профессор.
– И снова мы вернулись к индивидуальным различиям, которые отличают «бессовестных» людей от «совестливых», – подытожил Владлен Борисович, – господа, давайте двигаться дальше, доклад Сергея Сергеевича затягивается.
– Но ведь тогда это совершенно бесполезная программа! – воскликнул кто-то.
– Теперь уже да, – согласился грустный Сергей Сергеевич.
– Так, так, друзья, пойдемте дальше, – сказал руководитель секции, – не будем останавливаться на частностях. Сергей Сергеевич, уберите «Не кради».
Сергей Сергеевич сделал пометку в своем блокноте.
– «Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего», – прочитал председатель.
– А если, чтобы защитить человека от чего-то более страшного приходится обвинить его в чем-то менее страшном? – продолжились вопросы. – Тут очень много философских проблем на самом деле.
– Тем более что есть ложь и, что называется, во спасение! – добавил кто-то.
– Коллеги, я думаю, что по сравнению с какими-то более глобальными, более серьезными темами, как воровство, убийство и так далее это такая мелочь, что можно и пренебречь. Сергей Сергеевич, вычеркните, а то так мы до конца никогда не доберемся, – командовал Владлен Борисович. Видно было, что развернувшаяся дискуссия уже начинала надоедать ему своей философской бессмысленностью.
Решетовский сделал пометку.
– «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего».
Всех уже порядочно разозлили эти заповеди, поэтому постепенно и другие участники дискуссии, воодушевляясь критикой, стали почти срываться на крик: «Ну, а как я денег займу? Это, что, – я пожелал денег ближнего, а чип – бах – выкинул эту мысль? А я голодный останусь?»
– А если мне у него охота что-нибудь другое занять?
– Занимать вам никто не запрещает, – старался перекричать всех Сергей Сергеевич, - просто вы должны потом сразу это отдать.
– А если я забуду? У меня память плохая!
– А чип еще следить за мной будет, отдам я или нет? Или, может, из зарплаты моей вычтет? Ну уж дудки, я такого Большого брата не хочу.
Поднялся такой гвалт, что руководителю секции пришлось сказать Сергею Сергеевичу вычеркнуть и это.
– Ну вот, друзья мои, мы в общем-то подкорректировали программу! – радостно сообщил Владлен Борисович, после чего все успокоились и даже как-то подобрели, – Правда, осталось только «Не убий», но и это хорошо. Начинать надо с малого, как говорится. Сергей Сергеевич, оставьте «Не убий», уж хотя бы с этим можно, как говорится, и к опытам с людьми приступать – может, преступникам-рецидивистам его вживлять, – Владлен Борисович даже как-то оживился, как будто это он сам планировал внедрение чипа в общество, как будто нес ответственность за него. «А что, – думал Владлен Борисович, – мы ведь и действительно несем ответственность за эти изобретения, для чего же тогда научно-практические конференции проводятся?»
Сергей Сергеевич, хоть и раздосадованный таким поворотом обсуждения, но все-таки обрадовался, что труд их научной группы не пропал даром.
– Ну, что, коллеги, замечательный… по-своему, конечно, доклад, – подытожил Владлен Борисович, – а теперь, я думаю, как раз подошло время перерыва, после которого мы и продолжим. Спасибо, Сергей Сергеевич, за то, что поделились с нами.
Сергей Сергеевич, уже собрав бумаги, собирался уходить с кафедры, но тут из зала раздался голос молодой аспирантки, которая почти не принимала участия в обсуждении:
– Простите, а аборты он тоже воспринимает как убийство?
– Да, - ответил смущенный Сергей Сергеевич.
– Но ведь противозаконно запрещать аборты, – воскликнул кто-то.
Тут опять поднялся гам, и Владлен Борисович несколько раздосадованно сказал Решетовскому:
– Сергей Сергеевич, вычеркните аборты, и кончим с этим.
– Проблема в том, Владлен Борисович, что он и любое насилие воспринимает как убийство. Программа не может знать, повлечет за собой насилие смерть или нет.
– То есть если я захочу шлепнуть сына за то, что он провинился, я что, не смогу это сделать? – спросил кто-то.
– Н-да, не сможете, - повесил голову Сергей Сергеевич.
– Ну, как же так! Что-то уж это совсем… – раздалось со всех сторон.
– Но наорать-то мне на него можно?
– Нет, и этого вы сделать не сможете, – ответил уже безучастный Решетовский, – крик обычно провоцируется эмоционально-волевой сферой человека, которая в этот момент, как вы понимаете, находится не в лучшем состоянии. И программа, в сущности, распознает это состояние как предшествующее насилию.
– Сергей Сергеевич, при всем уважении, бросьте вы эту программу, от нее бед не оберешься. Ведь так вообще никакой жизни не будет. – Все почему-то стали утешать Решетовского, когда его программа полностью провалилась. Все вдруг вновь увидели в нем не ученого-революционера, предлагающего утопическую программу и рискующего нарушить устои общественного порядка, а того симпатичного доброго увальня, которым он показался в начале. Теперь, правда, этот «медведь» не улыбался, а грустил. И даже как будто жалко стало его, и как будто все вдруг почувствовали, что этот интеллигентный и, видимо, наивный молодой ученый хочет добра, только не знает, как к нему приступить. Всем почему-то захотелось вдруг поговорить с Решетовским о жизни, подбодрить его. И друг другу в этой аудитории все как будто стали ближе от этого флера объединившей их темы, продолжали обсуждать изобретение, доказывать что-то, опровергать. И когда уже снова накопился у участников данной секции круг вопросов, которые мог разрешить только Сергей Сергеевич, то все обратились к нему.
Но Сергея Сергеевича в аудитории не было. Он как-то незаметно исчез, забыв, правда, свою флешку с презентацией. И только на экране продолжали светиться десять заповедей, которые – все без исключения – были отвергнуты учеными прогрессивного человечества.
