Рождение, раннее детство.

Владимир Палей родился 9 января 1897 года в Санкт-Петербурге. Он был сыном великого князя Павла Александровича, внуком Александра II, родным племянником Николая II.

Матерью Владимира была Ольга Валерьяновна Пистолькорс. Ввиду того, что брак его родителей был морганатическим, Владимир не мог носить фамилию своего отца - Романов.

Его короткий жизненный путь явно отмечен Провидением. Князь Владимир Палей принадлежал к высшему слою русской аристократии.

Детство свое он провел в Париже, где родители его жили в атмосфере глубокой любви и нежности. Это была удивительно счастливая семья. Любовь и радость сияли вокруг Владимира. Недаром в своих стихах он передает те чувства, которые царили в семье великого князя. Любимый и любящий сын, находящийся со своими родителями в удивительной духовной близости; заботой и трогательной нежностью проникнуты все его письма в родительский дом. Вот отрывок из письма от 12.09.1912 г.: «Вот таким образом мамочка, дорогая, и живу себе спокойно, окруженный общей лаской и вашим благословением. Но, Боже мой! Как меня по временам, особенно к вечеру, тянет к вам. Как мне хочется обнять тебя, мамочка, а папино чтение послушать; как мне девочек по временам не хватает. Дай Бог, отпустят на денек раньше 17-го, и мне удастся целых две недели с вами побыть».

Папе и маме

Нам хорошо вдвоем... Минувшего невзгоды,
Как тени беглые, теперь нам нипочем:
Недаром грустные и радостные годы
Мы вместе прожили... Нам хорошо вдвоем!

Мы долго пристани искали безмятежной,
Скрывались от людей, томились суетой
И создали, любя очаг заботы нежной,
Гнездо, влекущее спокойной красотой...

Нам хорошо вдвоем, с правдивыми сердцами!
В руке, в тяжелый час, не дрогнула рука —
Мы счастие, воспетое певцами,
У непонятного для многих родника...

Среди опасностей извилистой дороги
Мы в Бога верили и помнили о Нем,
Пускай еще порой стучатся к нам тревоги —
Мы дружны и сильны... Нам хорошо вдвоем!

19 сентября 1916 г.

Сонет отцу

Мой ласковый, мой милый, мой родной!
Средь ужасов земного урагана
Теперь сплотились с силою двойной
Мечты отца и грезы мальчугана.

Из колеи мы выбиты войной,
Томимся мы - но поздно или рано
Вернется счастье солнечной весной,
И прошлого не станет, как тумана...

На память же о днях борьбы и смут,
О вечерах совместного молчанья
И тихого взаимопониманья

Прими мой первый труд, мой робкий труд
И озари его улыбкой, полной света,
Равно любя и сына, и поэта!

Сентябрь 1916 г.

С ранних лет было ясно, что Володя - необычайно одаренный ребенок. Он выучился читать и писать по-французски, по-английски и по-немецки, а позже и по-русски, играл на фортепиано и других инструментах, рисовал. Семья жила в Париже, который Володя очень любил, однако часто путешествовала, в основном по Франции и немецким курортам.

Примерно в 1910 году юный граф Гогенфельзен открыл в себе призвание к литературе, которое никогда его не покидало, и начал писать стихи. Первые работы Владимир написал на французском языке, который в то время был ему привычнее.

Князь Владимир Палей принадлежал к поколению «золотой молодежи» начала 20 века, блестящий, обаятельный, образованный молодой человек с безукоризненными манерами. Судьба дала ему все: ум, красоту, талант, богатство и всеобщую любовь, но самый щедрый дар — трепетная душа поэта. В его душе постоянно присутствует Бог. Он целиком предал себя в руки Божьи, уповая только на Его милосердную волю:

Господь во всем. Господь везде:
Не только в ласковой звезде,
Не только в сладостных цветах,
Не только в радостных мечтах,
Но и во мраке нищеты,
В слепом испуге суеты,
Во всем, что больно и темно,
Что на страданье нам дано…
Люблю лампады свет неясный
Пред темным ликом божества.
В нем словно шепот ежечасный
Твердит смиренные слова.

Как будто кто-то, невзирая
На то, чем жив и грешен я,
Всегда стоит у двери Рая
И молит Бога за меня.

«Володя был необычайным существом, живым инструментом редкой чуткости, который сам мог производить звуки поразительной мелодичности и чистоты, и создавать мир ярких образов и гармоний. По годам и опыту он еще был ребенком, но дух его проник в области, достигаемые немногими. Он был гением...» (великая княжна Мария Павловна).

Возвращение в Россию.

В 1914 году семья вернулась в Россию, а в 1915 году Ольге Валерьяновне и её детям от брака с великим князем Павлом Александровичем было пожаловано княжеское достоинство и фамилия Палей. Владимир Палей поступает учиться в военное элитное учебное заведение в Пажеский Его Величества корпус. Это кастовое военно-учебное заведение накладывало на своих питомцев особую печать утонченного благоприятия и хорошего тона. В Пажеском корпусе специальным наукам отводилось должное место, и именно из пажей выходили наиболее культурные офицеры Русской армии.

На фронте.

В декабре 1914 года князь Владимир поступил в Императорский гусарский полк, а в феврале 1915 он уже отправился на фронт.

В день своего отъезда он присутствовал на ранней Литургии со своей матерью и сёстрами. Кроме них и двух сестёр милосердия в церкви никого не было. Каково же было удивление Владимира и его семьи, когда они обнаружили, что это императрица Александра Фёдоровна и её ближайшая фрейлина, Анна Вырубова.

В 1915 году Владимир был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. Талант поэта перевешивает в нем, но военную службу оставить Владимир не помышляет, тем более, во время войны - он уходит на фронт. В то время Владимира преисполняет чувство патриотизма, которое находит отражение в его поэзии.

У солдатского кладбища

Мягко разостланы дерна квадратики
Набожной чьей-то рукой...
Спите, соколики, спите, солдатики,
Вам здесь простор и покой.
Небо над вами сияет безбрежностью,
Тихо мечтают поля,
Приняла вас с материнскою нежностью
Эта сырая земля.
Русь защищая, ребята бывалые,
Долго дрались вы с врагом...
Спите, родимые, спите, усталые,
Под деревянным крестом.
Жертвы борьбы с лицемерной державою
Вы — не покинутый прах!
Вечною памятью, вечною славою
В русских вы живы сердцах!

Действующая Армия, деревня Речки.
Сентябрь 1915 г.

Обращенный сердцем ко Христу, Владимир Палей и на войне воюет под христианскими знаменами добра и справедливости. Эта готовность жертвенной христианской смерти ради спасения Отечества и во славу Божью прослеживается во многих его стихах.

Огради меня, Боже, от вражеской пули
И дай мне быть сильным душой...
В моем сердце порывы добра не заснули,
Я так молод еще, что хочу, не хочу ли —
Но всюду, во всем я с Тобой...
И спаси меня, Боже, от раны смертельной,
Как спас от житейского зла,
Чтобы шел я дорогой смиренной и дельной,
Чтоб пленялась душа красотой беспредельной
И творческой силой жила.
Но, коль Родины верным и преданным сыном
Паду я в жестоком бою —
Дай рабу Твоему умереть христианином,
И пускай, уже чуждый страстям и кручинам,
Прославит он волю Твою...

Действующая Армия, сентябрь 1915 г.

Положение сына великого князя не ограждало Владимира от опасностей и жестокости войны. Несколько раз его посылали в опасные разведки, а пули и снаряды постоянно сыпались вокруг него. За храбрость он получил чин подпоручика, военный орден Анны 4-й степени и Анненское оружие. Много позже его мать писала, что Владимир пользовался любовью и уважением солдат…

1 сентября 1915 года после болезни князь Палей присоединился к своему полку и в последующие месяцы принимал участие в нескольких операциях на реке Буг. Игумен Серафим, также находившийся в это время на фронте, много лет спустя характеризовал его так:

«...Статная фигура, прекрасные задумчивые глаза, детское простодушие и редкая учтивость моментально вызывали к нему любовь и уважение окружающих».

В окопах Владимир продолжал писать, и наравне со многими стихами о любви и былых воспоминаниях его поэзия стала отображать страдание и разруху, приносимые войной, самоотверженную работу сестёр милосердия и смерть дорогих собратьев по Пажескому корпусу.

Сестры милосердия, ангелы земные,
Добрые и кроткие, грустные немного,
Вы, бальзам пролившие на сердца больные,
Вы, подруги светлые, данные от Бога.
Вам — благословение, сестры душ усталых,
Розаны расцветшие, там, на поле битвы,
И в крестов сиянии, ярко-ярко алых,
Тихо принимавшие раненых молитвы...

Крым. Июнь 1915 г.

Вот строки из его письма матери с фронта от 10 марта 1915 года:

«Мамочка! Я в херувимском настроении после говенья и придумал массу стихов. Как-то лучше пишешь после церкви. Я это совсем искренно говорю - все мысли, все строчки полны кротостью тихого блеска восковых свечей, и невольно от стихов веет вековым покоем икон».

Опять спустилась ночь... Под потолком, в углу,
Икона восстает перед усталым взором
И так же смотрит Лик с любовью и укором,
Как целый день смотрел на этой жизни мглу.

Но полон суеты, вражды, непостоянства,
Земные помыслы в душе своей храня,
Взглянул ли я наверх хоть раз в теченье дня?
О, христианство!

20 октября 1916 г.

Князь Владимир, который знал 7 языков, написал истинно великолепный перевод на французский язык, пьесы великого князя Константина Константиновича «Царь Иудейский». Уже тяжело больной после гибели сына Олега, К. Р. пожелал услышать перевод своего произведения, и в апреле 1915 года, когда молодой солдат прибыл домой на побывку, К. Р. пригласил его к себе в Павловск. Красота перевода тронула его до глубины души. Угасающий великий князь с радостными слезами, подобно Державину, благословившему Пушкина, проговорил: «Володя, я чувствую, что больше писать не буду, чувствую, что умираю. Тебе, Володя, как сыну завещаю я свою лиру».

Известный ценитель словесности, академик Анатолий Федорович Кони еще при жизни поэта назвал его «надеждой русской литературы». Но этой надежде так и не суждено было состояться.

В 1916 году, в 19 лет, вышел первый сборник В. Палея и получил много отзывов. Все доходы от продажи книг шли в благотворительные основания императрицы Александры. Сборник содержал 86 стихотворений, написанных с 1913 по 1916 год. Стихи были посвящены целому диапазону тем: любовь, природа, мифология, музыка, искусство, театр, семейство, друзья, патриотизм и война. Работа князя была очень хорошо встречена критиками: некоторые даже называли Владимира одной из надежд современной русской поэзии. Федор Батюшков писал: «Трудно предугадать дальнейшее развитие таланта, которому пока еще чужды многие устремления духа и глубины души, но задатки есть, как свежие почки на молодой неокрепшей еще ветке. Они могут развернуться и окутать зеленью окрепший ствол».

В. Палей был знаком с О. Мандельштамом и посещал Николая Гумилева.

Прости, Господь, что, сердцем странный,
Я ежедневно не молюсь.
Прости, что, скорбный и туманный,
Я с грезой бурной не борюсь.
Но не беспечному веселью
Я жизнь по каплям отдаю,
Задался я высокой целью:
Звезду наметил я свою.
Прости, Господь, что, сердцем чистый,
Склоняюсь редко я в мольбе —
Я все же выбрал путь тернистый,
И он ведет меня к Тебе.
Молитвы заменив стихами
И веря в Твой безбрежный свет,
Молюсь я высшими мечтами —
Прости, о Боже, я — поэт.

Крым. Май 1915 г.

В дни Великого поста 1917 года Владимир пишет стихотворение «Черные ризы».

Песнопение на стихи Владимира Палея «Черные ризы»

Черные ризы... Тихое пенье...
Ласковый отблеск алых лампад...
Боже всесильный! Дай мне терпенья:
Борются в сердце небо и ад.

Шепот молитвы...Строгие лики...
Звонких кадильниц дым голубой..
Дай мне растаять, Боже великий,
Ладаном синим перед Тобой!

Выйду из храма - снова нарушу
Святость обетов, данных Тебе,-
Боже, очисти грешную душу,
Дай ей окрепнуть в вечной борьбе!

В цепких объятьях жизненных терний
Дай мне отвагу смелых речей.
Черные ризы…Сумрак вечерний…
Скорбные очи желтых свечей...

Революция.

Из-за нездоровья Владимир в первые дни 1917 года не поехал к отцу в Ставку, а остался в Царском Селе. К военной карьере он уже не вернулся. В последних числах февраля в Петрограде несколько неожиданно произошла революция.

Вскоре дворец Павла Александровича в Царском селе был подвергнут обыску, самого великого князя заключили под домашний арест, а затем - в Дом предварительного заключения на Шпалерной. Ольга Валерьяновна металась по Петербургу, чтобы хоть чем-то помочь любимому мужу, но кровавый маховик был уже запущен и великому князю не суждено было вернуться домой.

В 1917 году Владимир ведет дневник - бесценное свидетельство тех страшных дней: «Неужели наши потомки увидят в событиях 1917 года одну лишь удручающую картину? Одну лишь кучку людей, вырывающих друг у друга право на катание на моторах в то время, как страна голодает, а армия целуется с врагом. Неужели те, кто бескорыстно создал революцию, кто следовательно таил в душе блаженные и светлые идеалы, надеясь на возможность осуществления этих идеалов, неужели эти русские люди не чувствуют, сколько страшен и ужасен переживаемый Россией кризис? Творимое вырвалось из рук творителей. Всей России грозит позор и проклятие. Пора, пора опомниться, если мы не хотим дать миру плевать нам в лицо».
Его настроение отражает следующий отрывок из письма к знаменитому юристу Кони:

«Глубокоуважаемый Анатолий Федорович!

Я был сердечно опечален вчера, что не был дома, когда Вы сделали мне высокую честь ко мне заехать. Мы переживаем несчастное время. Потрясены все основы государства и хочется услышать Ваши мудрые слова — что делать? Как помочь, как приносить себя в жертву погибающей Родине? Я ведь только поэт, но теперь лира валится из рук. С военной службы пришлось уйти, как косвенному приверженцу старого режима».

Домашний арест великокняжеской семьи при Керенском был без особой охраны и два раза к великому князю пробивались переодетые офицеры, предлагавшие помочь бежать. Всей семьей это было возможно лишь на аэроплане, на чем настаивал авиатор полковник Сикорский. Но усталый Павел Александрович с грустью объяснил, что при таком количестве детей и следящих за арестованными слуг, — исчезновение семьи не будет успешной авантюрой.

Дневниковые записи поражают зоркостью наблюдений и точностью предвидения:

«1 ноября (по старому стилю) 1917, среда... Узнали от Анны Богдановны, что один священник царскосельский расстрелян, а два или три других арестованы. Это за служение молебнов во время боя и за устройство крестного хода по Царскому. Теперь я себе объясняю жуткий колокольный звон, до боли диссонировавший с еще более жуткой канонадой. Голоса добра и зла! Но что может быть хуже расстрелов - служба церковная в Царском запрещена.

Разве это не знамение времени? Разве не ясно, к чему мы идем и чем это кончится? Падением монархий, одна за другой, ограничением прав христиан, всемирной республикой и - несомненно! - всемирной же тиранией. И этот тиран (безусловно, еврей) будет предсказанным антихристом для нас, а для еврейства или псевдомасонства - мессией. Его царство продлится, должно продлиться 3, 5 года. А затем... Невеселые мысли лезут в усталую голову. И все-таки светлая сила победит! И зарыдают гласом великим те, кто беснуется. Не здесь, так там, но победа останется за Христом, потому что Он - Правда, Добро, Красота, Гармония...»

Эти строки написаны в первые дни Октябрьской революции, в которой активное участие принимали «евреи-комиссары», поэтому такое отношение. Пророчество поэта тем более удивительно, что большинство из его знакомых из светской знати, интеллигенции, священнослужителей и даже из дворян, приближенных к Царскому дому, - с восторженностью восприняли первую революцию, в розовом свете рисовали себе радостные картины будущего без царей и самодержавия. Владимир Палей еще во время февральской революции предчувствовал, что это путь, ведущий к гибели.

Антихрист

Идет, идет из тьмы времен
Он, власть суля нам и богатство,
И лозунг пламенных знамен:
Свобода, равенство и братство!

Идет в одежде огневой,
Он правит нами на мгновенье,
Его предвестник громовой –
Республиканское смятенье.

И он в кощунственной хвале
Докажет нам с надменной ложью,
Что надо счастье на земле
Противоставить Царству Божью.

Но пролетит короткий срок,
Погаснут дьявольские бредни,
И воссияет крест высок,
Когда наступит Суд Последний.

Эти четыре строки — начало стихотворения, написанного в 1917 году Князем Владимиром Палеем.

Мы докатились до предела
Голгофы тень побеждена:
Безумье миром овладело —
0, как смеется сатана!

Песнопение на стихи Владимира Палея «Моя несчастная страна»

Как ты жалка и окровавлена,
Моя несчастная страна!
Ты от позора не избавлена!
Ты в эти дни коснулась дна...
Терзают нас часы недужие,
Нигде не видно берегов,
И в горести враги наружные
Добрее внутренних врагов.
В страницу славы непочатую
Вонзились грязные мечи —
И перед Родиной распятою
Одежды делят палачи.

И длится страшное видение,
Блестит смертельная коса…
О, где же Бог?.. Где Провидение?!..
О, как безмолвны небеса!!!

В 1918 году выходит второй поэтический сборник Палея - этот благоухающий цветок, расцветший в кровавом кошмаре революции. В нем поэт опять обращается к Богу, вверяя себя Его попечению:

Благой Господь! Я немощен и грешен,
Звучит печаль в молениях моих...
В былые дни я песней был утешен,
Меня пьянил беспечно-легкий стих...
О, дай с порывом мне воспрянуть новым,
Дай в ближнем мне не видеть только ложь,
Дай мне любить и дай мне быть готовым,
Когда к Себе меня Ты позовешь!

Тема готовности к смерти, довольно отчетливо звучащая в первом сборнике, усиливается во втором:

...О, как прекрасна смерть!
Не смутное забвенье
И не покой один могильный без конца
Сулит она в тиши, но - духа возрожденье...

Свое трагическое будущее он, как истинный поэт, безусловно, предчувствовал.

По мнению Марии Павловны, Владимир работал слишком быстро, и однажды она сказала ему, что, изливая такие потоки стихов, он лишает себя возможности шлифовать их. Володя улыбнулся печально и чуть загадочно и ответил:

«Все мои нынешние стихи являются мне в законченном виде; исправления только повредят им, нарушат их чистоту. Я должен писать. Когда мне исполнится двадцать один, я больше не буду писать. Всё, что есть во мне, я должен выразить сейчас; потом будет слишком поздно».

4-го марта Владимир отправился в ЧК Петрограда. Его принял Урицкий, который сделал поэту наглое предложение: «Вы подпишите бумагу о том, что Вы перестанете считать Павла Александровича Вашим отцом, и тогда сразу станете свободным; в противном случае Вы подпишите вот эту другую бумагу, которая будет означать изгнание».

Это был последний билет на жизнь, но князь Владимир был человеком принципа. Несмотря на то, что он кипел от негодования, он ничего не ответил, лишь пристально посмотрел на большевицкого комиссара. На лице князя Урицкий увидел такой полный упрека и презрения взгляд, что он резко сказал: «Ну, ладно, тогда, уж если так, то подпишите бумагу об изгнании». Владимир был возмущен и, возвратившись домой, сказал матери: "Как он посмел предложить мне такое!"

Изгнание.

Весной 1918 года князь Владимир Палей, три сына великого князя Константина Константиновича - Иоанн, Константин и Игорь - и великий князь Сергей Михайлович вместе со своим секретарем Федором Ремезом были отправлены в ссылку - сначала в Вятку, затем в Екатеринбург, а потом в Алапаевск.
В последнем письме матери из Екатеринбурга В.Палей описывает пасхальную заутреню в городском кафедральном соборе: «Я весь дрожал, а когда после крестного хода раздалось все более и более громкое "Христос Воскресе" и я невольно вспомнил заутрени в Париже и в Царском, стало так тяжело, как будто ангел, отваливший камень от гроба Господня, свалил его на меня...»

В ссылке к князьям присоединилась высланная из Москвы великая княгиня Елизавета Федоровна с келейницей Варварой Яковлевой.

Живя в Алапаевске в Напольной школе, узники словно приуготовляли себя к смерти... В здании школы для них были отведены три большие и одна маленькая комната, в которой поселился князь Иоанн Константинович. Его добровольно сопровождала в Сибирь жена - княгиня Елена Петровна. Через некоторое время она поехала в Петроград навестить детей, но была задержана в Перми большевиками и посажена в тюрьму. Князь Владимир жил в одной комнате с великим князем Сергеем Михайловичем и его секретарем.

В Алапаевске Елизавета Федоровна и князь Владимир близко узнали и полюбили друг друга. …Володя и тетя Элла по-разному помогали ободрять и поддерживать своих соузников.

Елизавета Федоровна разбила небольшой огородик, все поливала крестообразно, благословляя.

Владимир Палей:

- Тетя Элла, Вы - настоящий овощевод.

- Какой я овощевод, это еще вопрос, а вот Вы у нас - уже состоявшийся поэт!

Его сводная сестра великая княжна Мария Павловна писала:

- Судьба распорядилась так, что тетя Элла и Володя провели свои последние месяцы жизни на этой земле вместе, что их очень сблизило и научило ценить друг друга. Володя и моя тетя до того, как они умерли одной смертью, разделили дружбу, о которой он писал домой с великим воодушевлением. Своей долгой и невыносимо мучительной смертью они скрепили свою дружбу, которая стала утешением для них обоих во время выпавших на их долю тяжких страданий...

Это был своеобразный монастырь, где Литургию совершали ангелы, а престол Господень был в сердце каждого обреченного. Среди узников царили любовь, кротость, смирение и прощение. Предчувствуя близкую кончину, они прощались со всеми своими земными привязанностями.

Чекист Алексей Кабанов, который сопровождал ссыльных в Алапаевск, позже рассказывал: «На второй день я пошел посмотреть, как содержатся князья и княгини. Они все лежали на полу в одном классе училища, из которого вся мебель была вынесена. К каждому окну и двери, и внутри помещения были выставлены посты вооруженной охраны из местных рабочих».

Из-под пера Владимира Палея одними из его последних стихов появились эти трагические строки:

Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику… Душа полна страданья;
Далёких, милых, прожитых минут
Нахлынули воспоминанья…

Всё время за окном проходит часовой,
Не просто человек, другого стерегущий,
Нет, — кровный враг, латыш угрюмый и тупой,
Холодной злобой к узнику дышущий…

За что? За что? Мысль рвётся из души.
Вся эта пытка нравственных страданий.
Тяжёлых ежечасных ожиданий
Убийств, грозящих каждый миг в тиши.

Мысль узника в мольбе уносит высоко…
То, что гнетет кругом, так мрачно и так низко…
Родные близкие так страшно далеко,
А недруги так жутко близко.

Надзор за арестованными был возложен на Алапаевский совет рабочих и крестьянских депутатов и Чрезвычайную следственную комиссию Алапаевска. Первое время пребывания в городе режим заключения был относительно свободен. У пленников была русская охрана, жившая с ними в школе, не мешала им и вела себя весьма корректно. Всем заключённым были выданы удостоверения личности с правом передвижения только по Алапаевску, для выхода из здания было достаточно уведомить разводящего караула. Им разрешалось вести переписку, посещать церковь, гулять в поле возле школы, Елизавета Фёдоровна много молилась, рисовала и вышивала. Узниками был разбит небольшой сад, где они иногда пили чай на свежем воздухе.

Известно, что в ссылке князь Владимир Палей много и плодотворно работал. По специальному разрешению комиссара юстиции Алапаевска ему было разрешено посещать местную городскую библиотеку, он вел дневниковые записи, но на сегодняшний день произведения Алапаевского периода неизвестны.

Позднее режим был ужесточен. Русскую охрану сменила охрана из пленных австрийцев, людей нахальных и грубых, жизнь пленных резко изменилась. Эта охрана, по своей инициативе, очень часто проводила у пленных внезапные обыски, в большинстве случаев ночью или на рассвете, врываясь в комнаты, где все спали.

8 (21) июня большевики отобрали у узников почти все их личные вещи: одежду, обувь, простыни, подушки, деньги и драгоценности, оставив им лишь ту одежду, что была на них, и одну смену постельного белья. По-видимому, им также запретили писать письма и даже получать корреспонденцию. Единственное, что им разрешили, — это отправить в последний раз краткие телеграммы родственникам с сообщением о происшедших изменениях. Телеграмма, посланная в полдень Владимиром по адресу: «Палей. Пашковский. Царское Село», гласила: «Переведён на тюремный режим и солдатский паёк. Володя».

Покидая Напольную школу, верный камердинер Кронковский увозил с собой последнее письмо Владимира родителям. В нём он рассказывал о страданиях и унижениях, выпавших на долю узников в Алапаевске, но одновременно подчеркивал, что его вера даёт ему мужество и надежду. Далее он писал: «Всё, что раньше меня интересовало: эти блестящие балеты, эта декадентская живопись, эта новая музыка, — всё кажется мне теперь пошлым и безвкусным. Ищу правды, подлинной правды, света и добра».

Мы восходить должны, в теченье этой жизни,
В забытые края, к неведомой отчизне,
Навеявшей нам здесь те странные мечты,
Где свет и музыка таинственно слиты...
О, низшая ступень! О, лестница к святыне!
О, вещий, вещий сон Иакова в пустыне!

Январь 1917 года

Песнопение на стихи Владимира Палея «О, Свете Тихий, Боже правый!»

О, Свете тихий, Боже правый!
Ты ниспошли Свои лучи,
В покой таинственной оправы
Алмазы сердца заточи...
Измучен я немым страданьем,
Не знаю — чем душа полна?
Так пусть Тобой, Твоим сияньем
Навек исполнится она.
Во мне мерцает, догорая,
Недостижимая мечта —
Возьми, возьми ее для рая,
Где всё покой и красота!
И Ты, о Пресвятая Дева!
Склонись над жизнью молодой,
И грусть чуть слышную напева
Возьми незримою рукой!
Храни ее! В ней все стремленья,
Все думы светлые мои,
В ней дань земного умиленья,
В ней всех источников струи!
Храни ее над облаками,
В немой лазурной вышине,
И в час, когда беспечность с нами,
Отдай ее Ты снова мне!
И будет что-то неземное
Звучать с тех пор в стихе моем,
В нем все далекое, святое
Сольется с жизненным огнем.
В нем отзвук ангельской свирели
Скользнет, как чистая слеза,
И буду знать я, что смотрели
Мне в сердца глубь Твои глаза.

Декабрь 1914 года

17 июля их покормили в 6 часов вечера вместо 7. Глубокой ночью 5 (18) июля 1918 г., в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, узники были вывезены из Напольной школы за 14 км от города, к старым шахтам. Их вывели в коридор, завязали глаза и связали им руки за спиной.

Оказавшему сопротивление великому князю прострелили руку и посадили в экипаж. Узников вывезли за город к одной из заброшенных шахт железного рудника Нижняя Селимская и после удара обухом топора по голове сбросили в 60-метровую шахту старого рудника.

« Их сбрасывали в шахту по одному - с завязанными глазами и со связанными за спиной руками, узники не могли защищаться от побоев или стараться бежать. Никто из них, по-видимому, не утонул и не захлебнулся в воде, и через некоторое время мы снова могли слышать почти все их голоса. Тогда я бросил туда гранату. Она взорвалась, и все было тихо… Мы решили немного подождать. Проверить, если все они погибли. Вскоре мы услышали разговор и едва слышный стон. Я бросил туда еще одну гранату. И что же вы думаете – из-под земли мы услышали пение! Я был объят ужасом. Они пели молитву «Спаси, Господи, люди Твоя!» У нас больше не было гранат, однако невозможно было оставить дело незаконченным. Мы решили завалить шахту сухим хворостом и зажечь его. Сквозь густой дым еще долгое время продолжало доноситься до нас их пение». Из воспоминаний Василия Рябова.

Один из крестьян, бывший свидетелем убийства, говорил, что из глубины шахты слышалось пение Херувимской. Ее пели новомученики Российские перед переходом в вечность. Другой участник убийства вспоминает, что после того, как в шахту была брошена первая граната, из неё раздалось пение тропаря Кресту: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство». Князь Владимир Палей разделил судьбу других Романовых — погиб, сброшенный в шахту 18 июля 1918 года.

Сумерки

Уже сгустилась полумгла,
Но в небе, над землей усталой,
На золотые купола
Еще ложится отблеск алый;

Зовя к молитвенным мечтам
Того, кто сир и обездолен,
Кресты высоких колоколен
Еще сияют здесь и там,

Как будто солнца замедленье
На каждом куполе златом
Напомнить хочет нам о
Том, Кто обещал нам воскресенье...

Февраль 1917 г.

19 октября в Алапаевске, находившемся в то время в руках Белой Армии, состоялись похороны невинно убиенных князей. Их извлеченные, изуродованные тела были временно погребены в склепе городского собора. По оставлении города белыми в июле 1919 года, эти гробы были вывезены в глубокий тыл армии Колчака в Читу. Позже останки Константиновичей, Сергея Михайловича и Владимира обрели покой в апреле 1920 года в склепе храма святого Серафима Саровского при русской духовной миссии в Пекине.

Кроме мощей великой княгини Елизаветы Федоровны и мученицы Варвары, переправленных в Иерусалим, они находились там до 1945 года. Когда советские войска заняли Маньчжурию, то мощи мучеников были извлечены из склепа и пропали.

Как стало известно в 2005 году, в 1947 году тела мучеников были тайно перезахоронены на православном кладбище близ городских ворот Аньдинмэнь. Само кладбище китайцы ликвидировали после 1988 года. На месте русских могил сейчас находится поле игры в гольф.

В 1981 году князь Владимир Палей вместе с некоторыми другими членами императорской фамилии был причислен Русской Зарубежной Церковью к лику святых. На известной джорданвильской иконе новомучеников он стоит на левом краю августейшего ряда, в военной форме и со свитком в руке.

Душа его на крыльях утомленных
К Создателю, убитая, взлетит.

Надо сказать, что отец поэта - великий князь Павел Александрович - был расстрелян в 1919 году в Петропавловской крепости с тремя своими двоюродными братьями. Преданные офицеры из охраны предлагали Павлу Александровичу побег, но он, понимая, что его спасение усугубит участь остальных узников, категорически отказался. Честь для него, как и для его сына, была дороже, чем жизнь...

Такое ощущение, что их возвращение в Россию накануне трагических событий было промыслительно организовано Господом, чтобы раскрыть в князе Владимире и его отце, великом князе Павле Александровиче, все их положительные качества, дать возможность послужить царю и Отечеству и заслуженно получить от Господа мученические венцы, чтобы быть прославленными в вечности.

22 февраля 1995 года Священный Синод принял решение об установлении мужского монастыря в честь новомучеников Российских. Сегодня монастырский комплекс, который находится неподалеку от Алапаевска, включает в себя памятный крест над шахтой, где произошло злодеяние, четырехэтажное кирпичное здание (с храмом, алтарь которого освящен во имя новомучеников Российских, и совмещенный с ним братский корпус), часовню во имя святой преподобномученицы великой княгини Елисаветы и новые строящиеся корпуса. В монастырском храме пребывают привезенные из Иерусалима частицы нетленных мощей преподобномучениц великой княгини Елисаветы Феодоровны и инокини Варвары, священноисповедника Сергия (Сребрянского), преподобного Севастьяна Карагандинского. Главная святыня, дарованная верующим православным людям на алапаевской земле, – это шахта. Святая шахта – святыня всего православного мира, возле нее постоянно бывают многочисленные богомольцы, паломники из многих городов России и из-за рубежа. Сейчас на месте шахты – небольшая яма, заросшая травой и деревьями.

В памятные дни вокруг шахты совершаются крестные ходы с пением Херувимской песни; эта монастырская традиция имеет огромное исцеляющее духовное значение для православных людей. Также стало традицией проводить крестные ходы от Напольной школы, в которой великие князья династии Романовых провели последние дни своей жизни, до монастыря во имя новомучеников Российских. Крестный ход идет по дороге - последнему земному пути, которым увозили алапаевских мучеников глубокой ночью 18 июля 1918 года к месту их мученической кончины. Сейчас в Напольной школе обустроена мемориальная комната.

Строительство монастыря в честь новомучеников Российских тесно связано с именем великого старца и прозорливца нашего времени – протоиерея Николая Гурьянова. Великий подвижник Церкви, в трагический период жизни России вместе с новомучениками Российскими претерпевший гонения и заключение, в течение 44 лет пребывал в молитвенном подвиге на удаленном острове Залит. При земной жизни батюшки Николая все проблемы строительства монастыря обсуждались с ним. Большим утешением для строителя монастыря отца Моисея и других монашествующих святой обители было узнать слова батюшки, сказанные им об обители: «Это мой монастырек» и «Монастырь процветает».

Великим и глубоким смыслом, подобно завещанию всем нам, звучат слова 21-летнего поэта-мученика Владимира Павловича Палея.

Господь во всем. Господь везде:
Не только в ласковой звезде,
Не только в сладостных цветах,
Не только в радостных мечтах,
Но и во мраке нищеты,
В слепом испуге суеты,
Во всем, что больно и темно,
Что на страданье нам дано…
Господь в рыданьи наших мук,
В безмолвной горечи разлук,
В безверных поисках умом,
Господь в страдании самом.
Мы этой жизнию должны
Достичь неведомой страны,
Где алым следом от гвоздей
Христос коснется ран людей.
И оттого так бренна плоть
И оттого во всем - Господь…

Лариса ФЕДЧЕНКО